1.

- Светик - приветик! Как она?

- Лучше всех.

- А как твой психопат?

- Да какой он на фиг мой.

Темноволосая девушка, в медицинском бледно-зеленом балахоне без воротника и в свободных брюках того же цвета, вытянула из пачки длинную тонкую палочку и щёлкнула серебряной зажигалкой. Сделав алые губки трубочкой, она выпустила сквозь белоснежные зубки стильно пахнущее облачко и ответила блондинке, похожей на нее, как капля воды:

- После обеда медсовет, а пока этот козел тут парится со вчера... - она махнула на одну из дверей, выходящих в коридор, где они стояли.

Девушки смолкли, глядя через закрытое металлической сеткой высокое окно на внутренний дворик.

Крохотный прямоугольник внутреннего двора образовывали три трехэтажных и один четырехэтажный корпус из белого силикатного кирпича, крытые, сияющими в утренних лучах, металлическими крышами. К полудню эти крыши раскалялись, причиняя страдания обитателям последних этажей. Да и сейчас внутри блока С было душно. В связи с чем Светик, ее подруга да и остальные немногочисленные сотрудницы носили форму налегке. Из-за этого они ощущали постоянное внимание мужской части учреждения. Жара имела свои плюсы.

От стен корпусов внутренний дворик был отделен по периметру трехметровой металлической сеткой, украшенной поверху спиралью колючей проволоки. Все выходящие на него окна прятались за одинаковыми сетками, натянутыми на толстые прутья. Сияющий на солнце металл и асфальтный прямоугольник контрастировали с ядовито-желтыми и оранжевыми комбинезонами бродящих туда-сюда фигурок. Четыре других фигуры, наряженные в синие рубашки с чем-то черным на поясах, прохаживались между сеткой и стеной.

- Вот урод... - пробормотала Светик, тыча окурком в пепельницу на подоконнике.

- А ну, посмотри-ка на меня, - попросила ее блондинка. Повернув девушку к свету, она внимательно посмотрела на ее лицо белесыми глазками.

Около левого глаза брюнетки виднелся ловко скрытый макияжем синяк.

- Ну уже почти что ничего не видно. А вообще здорово же он тебя отделал, - хихикнула она.

- Будешь зубоскалить, в лоб получишь! - притворно вспыхнула Света, - После совета ему тоже мало не покажется.

- Да ладно тебе, - обняв ее за плечи сказала блондинка, - х...н с ним, насмотрелась уже. Пошли вниз, а то я запарилась тут, - блондинка оттянула за шейный вырез балахон и встряхнула ее - местами синтетика стала прилипать к телу.

Девушки хлюпая по линолеуму легкими шлепанцами скрылись в застекленной клетушке в конце коридора. Глухую тишину нарушало лишь ровное гудение голубых и розовых люминесцентных ламп. В коридор с одной стороны выходил ряд узких металлических дверок красного цвета, с другой - такое же количество высоких узких окон.

Никто из обитателей третьего уровня, блока С психиатрического интерната усиленного режима не мог последовать примеру веселых подруг - воспользоваться прогулкой. Третий уровень блока С не предполагал прогулок, как, впрочем, и окон, лишая своих затворников пусть даже украшенного клеткой голубого квадратика. Выход куда-либо из тесной, как туалет в железнодорожном вагоне, притом постоянно ярко освещенной камеры - настоящие событие. Толстые стены и звукоизоляционные двери довершали полную отрешенность от внешнего мира. Внутреннее убранство не оставляло глазам зацепок - за исключением сантехнического отверстия в полу убранства просто не было, даже кровати. Спать полагалось на полу, точнее на тонком как бумага и абсолютно не греющем зимой прорезиненном линолеуме. Старые радиаторы были укрыты в стене, а 200-ватные лампы, словно затравленные волки - в зарешеченном углублении на потолке. Стены были окрашены в бледно-серый цвет.

Возможно, это было самая мрачная тюрьма на Земле. Попасть в этот коридор - являлось следствием признания администрацией, а точнее - мнением медсестер и медбратов - неисправимыми. Надежды на выход почти не существовало. Согласно инструкции Минздрава, содержание в "помещениях строгого режима психиатрических интернатов с момента помещения составляет не более 10 лет". Однако благодаря постоянно переносимым срокам в виду "стабильной девиантности" или "прогрессирующей агрессивности", также тем, что большинство в таких условия долго просто не протягивало, эти бетонные склепы становились последним пристанищем для подавляющего большинства бешенных, как их называли медсестры.

Основанием для получения ярлыка бешенный мог послужить любой поступок. Вся власть, формально принадлежащая врачам, на деле находилась в теплых и мягких ладошках медсестер и лопатообразных клешнях мужской части среднего персонала.

В интернате постоянно проживали самые опасные маньяки, содеявшие настолько чудовищные преступления, что они не вписывались в обычную уголовную практику. Тут были и людоеды, и садисты, и самые изощренные извращенцы. Многие из них смотрелись нормальными гражданами, занятными в общении, что даже и мысли не возникало, что похождения вот такого симпатяги описаны десятками, а то и сотнями томов уголовного дела и не менее пухлыми томами медицинской истории болезни. Однако в бешенные попадали лишь те, кто продолжал упорствовать против персонала или не соблюдал суровые правила заведения.

Горьче всех приходилось пациенту по имени Слоу. Он лежал на полу намертво скрученный смирительной рубашкой, тяжелый и нелепый, как рулон рубероида. Именно за ним Светочка с удовольствием наблюдала через глазок последние несколько минут.

Его проблемой было то, что вчера, после длительного пребывания на более низких уровнях блока С, он своеобразно понял ее распоряжение "поработать кулачком", которое она отдала ему, затянув жгут на руке. В результате неосмотрительная девушка оказалась на молочном кафельном полу с разбитым лицом, а Слоу, получил удар пластиковой пулей в подбородок от подоспевшего охранника. Очнулся он уже тут.

2.

Запросы, естественно, стремительно возрастали. Неиссякаемые деньги давным-давно приелись. Периодические безумные выходки - угоны с веселыми бесшабашными друзьями машин, бешеные гонки по вечернему городу, ночная охота на девушек - тоже надоели и не обеспечивали требуемого заряда адреналина. К тому же, в погоне за адреналином, он раз чуть не влип в историю. Одна из жертв оказалась не много, ни мало, генеральской дочерью, к тому же, кажется, несовершеннолетней. Шум мог подняться немыслимый. Но килограммы зеленых бумажек, оставленные у следователя, прокурора и еще кучки мизерных людишек, в чьих руках волею судьбы он оказался, сделали то, для чего предназначались. Правда, после этого пришлось на год уехать заграницу. Чтобы страсти поулеглись.

Лето 20** года. Незабываемое время! Строились и переиначивались амбициознейшие планы. И снова менялись и дополнялись. Вереница избирательных кампаний. Политические презентации. Скандальные разоблачения. Города и страны. Новые люди. Много новых людей. По-настоящему большие деньги. Их всегда не хватает. Никогда не хватает. И людей не хватает. Нужных людей. Слоу чувствовал себя на серфингистом, уверенно летящим сквозь соленые брызги стихии борьбы, чувствовал, как волны подлаживаются под него, как ветер направляет свежие массы воздуха в парус, натягивая его до предела. Вечное солнце освещает лазурный путь, осыпаясь влажными цветными осколками. Слоу, похоже, нашел себя.

Однажды, ранней теплой осенью он шел со своей подругой под моросящим приветливым дождиком к ее дому. В кармане была бутылочка красного, а на душе тепло и безмятежно как в объятьях любимой девушки. Впереди выскочил серый "Рафик" с беззвучным голубым маячком, двигающийся с расколбассовской скоростью прямо на них.

Слоу со спутницей отскочили, не избежав грязных брызг из зловонной лужи. "Рафик" затормозил. Слоу, подстегиваемый негодующим видом дамы, злобно крикнул

- Твою мать! Куда прешь?!

Тут задняя дверь открылась и оттуда выплыла мрачная и внушительная как Летучий Голландец тень Неизвестного.

Неизвестный прогудел басом:

- Не горячись. Ты - Слоу?

- А тебе какое дело?! - запальчиво бросил Слоу.

- Дела в прокуратуре, - возразил глухим, как танк Т-80, голосом Неизвестный, - Ксиву зарисуй, - велел он, ткнув при этом Слоувскую физиономию красную корочку.

Чуть струхнув, Слоу порылся во внутреннем кармане и наковырял ксиву, которую подал Неизвестному, сохраняя, тем не менее, гневное выражение - рядом стояла девушка с уже вопросительно-удивленным лицом.

- Ну дык, чё пургу-то мел, лапоть? - добродушно пробасил Неизвестный, вертя книжечку. И неожиданно предложил, отворив пошире заднюю дверцу: - Залазь-ка сюды, не х...н на грибнике корни пущать...

- Зачем?!?! - выдавил Слоу, откровенно округлив глаза.

- Не мети помелом, а делай чё велено, - строго подняв палец, сказал Неизвестный, пряча Слоувскую ксивку.

- Куда вы забираете документы? Вы можете объяснить что происходит?

Девушка Слоу дошла до стадии испуга и замешательства, но это еще больше сломило волю ее спутника.

- Оставь свою телку, успеешь… Залез быстро! - уже более жестко повторил приказание Неизвестный.

Всегда находчивый Слоу при таком прямом, наглом и главное неожиданном контакте с властью не нашелся что сказать и нервно дернул плечами, пожал руку шокированной девицы, и полез, вслед за Неизвестным, в теплое нутро "Рафика". Пахло сталью и дезинфекцией. Кроме Неизвестного там сидели еще две суровые, как трибунал 30-х годов, личности. Плюхнувшись между ними, Слоу только и успел увидеть оставшуюся под дождем худенькую фигурку в красном плаще, так красиво облегающим ее формы. Ей теперь одной идти по темным и враждебным улицам. А плащ такой облагающий...

Контуры девушки пропали за хлопнувшейся, как гильотина, дверцей. Перед Слоу грохнулся на скамеечку Первый Неизвестный, неожиданно подмигнув ему.

- Спокуха, парень, - радостно дыхнул на него уксусом Второй Неизвестный.

3.

Не то что крикнуть, стонать еле получалось. И что даст напрасный крик? Вокруг только равнодушные ко всему стены и точно воткнутая в мозг игла - слепящая через туманное марево лампа где-то высоко, так высоко... Боже, как же она была высоко! Она медленно, клетка за клеткой выжигала сознание...

Узник хрипло и мелко дышал, полным страдания взглядом смотря на чей-то серый глаз, уставившийся на него из дверного глазка. Глаз, не мигая, смотрел на погибающего. Один глаз во всей Вселенной. Глаз карающий и беспощадный. Сосредоточивший в своем зрачке все добро и зло, всю правду и неправду. Отвратительное зрелище. Слоу медленно перевернулся на другой бок, лицом к стене и снова погрузился во мрак.

Нахлынувшие горячей лавиной тонны то ли галлюцинаций, то ли сновидений не принесли успокоения. Слоу снова видел свое недавнее прошлое - несколько томительных лет жизни по расписанию, придуманного для него чужими людьми, такими же равнодушными к нему как и эта сволочь Светка.

"Рафик" доставил его сквозь ночной город в отдаленную его часть. Въехав в расступившиеся ворота, он оказался в небольшом дворе, обложенном кирпичным забором в полтора роста, крашеным известкой. Перед ним высилось ангароподобное сооружение. На его расспросы во время езды ночные похитители категорически отказались отвечать, только посмеиваясь и переглядываясь. Под конец путешествия Первый Незнакомец, устав от его расспросов, даже слегка двинул его в грудь резиновой дубинкой, после чего Слоу решил переждать с качкой прав, пока окажется на твердом грунте и при свидетелях.

Наконец получив под ноги желанную почву, Слоу не успел оглянуться, как был заведен в обыкновенный ментовский КПЗ, каких десятки в мегаполисе. Через пять минут он уже делил неровную лавку с мирно храпящим бомжем. В свалявшихся волосах бомжа застряла яичная скорлупка.

Ночной дежурный - простоватый рябой парень - от чего-то хмурясь, принял нового острожника, и, о чем-то переговорив с неизвестными, внес запись в журнал задержанных.

- Я требую предъявить ордер на арест! - заявил ему Слоу как только Неизвестные удалились, - Назовите ваши звание и фамилию! Покажите мне ваше удостоверение!

В ответ дежурный неспешно достал из кармана брюк несвежий носовой платок. Выбрав чистое место, прижав к носу, высморкался. После вымыл руки в облупившемся железном умывальнике у стены. Не глядя на клетушку с клокочущим от бешенства Слоу, он потушил свет и вышел в коридор, захватив спортивную сумку. Осталась гореть только синяя лампочка - ночник. В темноте, из неплотно закрытого крана, уныло журчала струйка .

Около кабинета стоял еще один гражданский средних лет, в мокром плаще и мокрой широкополой шляпе, делавшей его похожим на гангстера. В руке он держал скрипучий как седло, кожаный портфель с никелированными замочками. Ожидая пока солдатик, возящийся с ключами, откроет им кабинет, Слоу успел прочитать бумажную, с оторванным краем, табличку:

"Форумчанский Андрюша. Израилевич"

Почему было написано не "Андрей", а "Андрюша", да еще с точкой после имени Слоу не понял. Замок, наконец, поддался и его ввели в кабинет вслед за прошедшим туда гангстером.

4.

В ночном кабинете Слоу посадили на низенький табурет, против письменного стола.

- Сиди смирно и не шуми, - посоветовал конвоир, хлопнув его на прощание по плечу.

Пока гангстер с безучастным выражением лица, снимал мокрый плащ, оттряхивал шляпу, забрызгивая пол, Слоу осмотрелся. Обычный убогий казенный кабинет. Проводка поверх отклеившимися местами коричневыми обоями, пара простых, крашенных под дерево, шкафов. Желтая, пыльная лампа под дешевым абажуром на потолке и еще одна настольная на письменном столе. Заляпанная следами от окурков поверхность стола была девственно чиста. Ее чистоту нарушил штатский, взгромоздивший на нее портфель и вываливший кучу бумаг. С минуту он молча перебирал их, беззвучно шевеля толстыми губами. Найдя нужную, он отложил остальные в сторону и удостоил арестанта взглядом.

- Здравствуйте мой дорогой, давайте знакомиться, - неожиданно приторно-ласковым баритоном начал гангстер. Без шляпы он был более похож на провинциального парикмахера, притом злоупотребляющего алкоголем - Меня зовут Андрюша, да, да, да вы можете меня так величать! Ну а мы у нас, кто? - сам у себя спросил он, глядя в бумагу.

- Так, так, значит Слоу, ну что ж, замечательное имя! Знаете ли, имя очень многое говорит о человеке. Вы даже, голубчик, не представляете как много! - Андрюша картинно закатил глаза к давно небеленому потолку.

- И вы, я просто уверен, честный и глубоко порядочный гражданин, не так ли? - Андрюша наклонился к лицу Слоу, сидящего на низенькой раскачивающейся тубареточке, выпучив на него карие глаза.

- Вообще-то я не понимаю, почему меня сюда привезли...

- Родной мой! - весело воскликнул Андрюша, - да мы сейчас моментом с вами во всем разберемся! Поверьте, обиду я вас дам!

- Хотелось бы узнать в чем, так сказать, дело... - пробормотал Слоу, смутившись радушию Андрюши.

- Ох, вы себе даже не представляете какая свирепая погода там, просто лютая, но я как узнал о вас, тут же, ну прямо сразу все бросил, взял машину и приехал! Вы и оглянуться не успеете как мы вас разъясним!!! - Андрюша вычурно сделал ручкой.

Читал он долго, с искренним интересом, при этом по его лицу блуждала улыбка. Наконец он не выдержав расхохотался:

- Во дают! "Был интервьюирован". Эти еврейс...то есть европейские словечки... Вы, Слоу были интур...как это...ин-тре-вю-и-ро-ван-ы? Нет? Ну тем лучше...

- Может быть вы все же скажите в чем дело? - Слоу устал сидеть в наручниках на неустойчивом табурете.

- Милейший, вы торопите дело! А поспешность хороша, как известно, только при ловли, извиняюсь, блох. Именно так-с!... А вот на фото... на фото явно не вы! Вместо вас какой-то венерический больной, - Андрюша снова залился смехом.

Слоу счет за благо не портить отношения с добрым дознавателем и сдержался. Спустя десять минут Андрюша закончил изучать бумаги и вновь одарил Слоу лучезарной улыбкой, закрыв папку и сложив руки. Слоу подтянулся, полагая, что инцидент исчерпан.

- Мой добрый друг, тут кой-какие формальности, но надо их выполнить. Пожалуйста, ваши фамилия-имя-отчество-дата-место-рождения-адрес?

Слоу ответил.

- Угу... - сверился с бумагой Андрюша, - женат?

Слоу сокрушенно потряс головой, глядя на заплеванный дощатый пол.

- Жаль, жаль. Жена, семья, знаете ли, ячейка общества... Ребяток тоже нет? Понимаю, понимаю! Так и записано.

В тишине раздался государственный гимн. Андрюша полез за пазуху и вытащил допотопный мобильный телефон внушительных размеров.

- Форумчанский слушает! - гаркнул он в трубку, - Да... Конечно. А как же!

Слоу скучающе обвел комнату взглядом. "Вот гад" - думал он о своем визави, - "Наручники так и не снял, падла. Второй час ночи, а он тут треплется".

Андрюша долго слушал, глядя на Слоу, немигающими рачьими глазками, потом отозвался трубке:

- Все... А если... Ах да, все понятно. Так, ВТК или сразу на Сербского? Угу. Ясно. До свидания.

Дав отбой, он встал из-за стола он подошел к Андрюше. Заведя руку он внезапно нанес Слоу резкий удар ребром ладони по уху, от чего тот слетел с табурета на пол, пребольно стукнувшись локтем.

- Встать, сука, щас же!!! - с ненавистью заорал Андрюша. От прежней любезности не осталось и следа, - Встать, кому сказано!!!

Слоу в шоке от совершенно неожиданной атаки, завозился на полу и с трудом сел. Андрюша за шиворот встряхнул его вверх и швырнул лицом на письменный стол. Стол с грохотом отлетел к стене, бумажки полетели по комнате, повалилось крутящееся кресло. Слоу, задыхаясь от страха и тупой боли в груди и локте, съехал на пол.

- Сейчас, сучий потрох, подпишешь протокол, - подколодным змеем прошипел мучитель, подняв голову Слоу за волосы, - а если откажешься, то прям тут, сделаем укол героина от которого ты и сдохнешь. Ты понял меня, или еще ударить?!

5.

Высокая, миловидная женщина, с печальным сосредоточенным лицом, в длинных расклешенных черных брючках и легкой белой блузке, подпоясанной черным ремешком, шла по неширокому пляжу. Пляж покрыт белым и мягким песком. Босоножки она несла в руке, так что накатывающие ласковые волны, приятно щекотали лодыжки. В другой руке она несла большой коричневый конверт. Пляж был пустынен. По одну сторону синее озеро, окруженное со всех сторон буйной растительностью, по другую - высокий берег с сосняком. Озеро тихо нашептывало ей свои тайны. Волнующую тишину не нарушали никакие звуки цивилизации. Женщина сняла заколку и дала ветру поиграть с пушистыми каштановыми волосами. Солнце спряталось за тучкой, было слегка пасмурно, но тепло.

"Как тут хорошо", - думала она, - "Знают ведь где отдыхать". На груди женщины можно было увидеть приколотый оранжевый бэджик. Без него она не прошла бы тут и десяти метров, не получив в голову длинную автоматную очередь. Крепился бэджик крохотным прочным замочком на левой части груди - около сердца. В бэджик был встроен тонкий ломтик пластической взрывчатки. На всякий случай.

Пляж кончался высоким утесом, засаженным миниатюрными елочками. Справа женщина увидела спрятавшуюся в пышном кустарнике резную деревянную лесенку, ведущую куда-то вверх. Тут тоже никого не было. Обладательница бэджика, надела босоножки и пошла по поскрипывающим ступенькам. Деревянная дорожка извивалась вокруг сосен и кустов. Миновав две площадки и выйдя на плоскую полянку, женщина огляделась, вертя в руках конверт, и снова никого не увидела. Вокруг был лес, обыкновенный красный сосновый лес. Пьянящий аромат смолы и хвои смешался с запахом прибоя.

Нет, лес, конечно, был не совсем обыкновенный. Он был чересчур чист, словно пропылесосен, и подстрижен как газон в Версальском парке. Плутая вокруг сосен, куда-то вглубь бежала вымощенная розовой брусчаткой дорожка. Отсюда открывался роскошный вид на синюю бездну. Почти морской бриз шевелил изумрудную травку. Создавалось впечатление полной искусственности ландшафта.

Женщина вдруг увидела вдалеке саму себя. Она подняла руку; ее двойник повторила этот жест. Среди сосен, елей, пихт и фигурно подстриженных кустов притаился зеркальный, невидимый в лесу, небольшой павильончик. Ловко вписанный в рельеф, предназначенный то ли для охраны, то ли для обслуги, то ли еще черт знает для чего.

Под тенью одной из елей, на мощеной площадке, красовался миниатюрный столик. За ним, без интереса шелестя глянцевыми страницами, сидела белокурая, под цвет своего простенького короткого платья, молоденькая женщина с детски-добродушным лицом. В уголках розовых губ пряталась нерасшифрованная улыбка Джаконды. Подперев рукой подбородок, длинным пальчиком она машинально вертела наполовину пустой бокал с белым и взбитым. Другой бокал, почти полный, стоял рядом.

Раскачивая полуснятую туфельку, женщина подняла взгляд на подошедшую к ней посетительницу.

- Здравствуйте, - поприветствовала она, - меня зовут Котенок.

- Ты при-шла ко-мне? - с питерским акцентом спросила Кисси.

- Да.

Помедлив самую малость, Кисси протянула узкую холодную ладонь, не вставая из-за столика. Других стульев не было, и Котенку пришлось говорить стоя.

- У меня бандероль Лисенку. Касательно дела Слоу, - протянув конверт, сказала Котенок.

- Что там? - спросила Кисси, не притрагиваясь к коричневому прямоугольнику и пристально глядя на собеседницу зелеными распутными глазами.

- Заключение медицинского совета Псковского психиатрического интерната и другие важные материалы, которые могут быть ему интересны. В частности...

- Я са-ма ре-шу, что Ли-сен-ку ин-те-рес-но, - перебила Кисси, - Конкретнее можно?

- Мы решили обратиться к вам, так как подумали, что, может быть, не стоит Лисенку лишний раз о нем напоминать?

- Ни-че-го с ним не случится, если надо, напомним, - возразила Кисси, и кошаче-вкрадчиво добавила, - Ты перейдешь наконец к сути?

- Три дня назад Слоу совершил нападение на медсестру, когда ему делали укол. Избил ее. Оказал активное сопротивление охране.

- Сильно избил?

- Не так чтобы очень, но болезненно. Я сама с ней не виделась, к сожалению, но вот согласно данным об этом инциденте, которые мне передал Форумчанский Андрюша...

- К черту твоего Андрюшу. Кстати... разве он не расстрелян?

Котенок похолодела.

- Н-нет. Он работает на том же месте.

- А-а-а, - протянула Кисси, - И что?

- Простите, вы об Андрюше или Слоу?

Кисси встала. Обогнув столик, она подошла к Котенку и взяла ее за пуговку на кофточке. При этом Котенок сжалась в комочек, сосредоточившись на белых лаковых туфельках Кисси.

Женщина, облизнув губы, чувствуя как предательски краснеет, продолжила глухим голосом:

- Медсовет признал его остродевиантным. Показана строгая изоляция и интенсивная фармакотерапию сильными нейролептиками. В материалах есть план истории болезни, секретный, по которому...

- Ясно. Что от Лисенка-то нужно?

- Я точно не знаю, Андр... то есть, я хочу сказать, там предлагается признать... гм... я имею в виду, - Котенок сбившись, перевела дух, - Есть мнение пересмотреть его дело, в альтернативу содержанию в интернате… по признанию душевнобольным, но не исключающим вменяемости...

- Расстрелять?

Котенок еще больше покраснела и вполголоса ответила:

- Ну в общем, появилась такая идея...

- Ка-кая кра-си-ва-я идея... Полчаса мне лапшу на уши вешала! - Кисси щелкнув пальчиком, отпустила пуговку и вернулась за столик. Усевшись, она положила ногу на ногу и, глядя в синюю даль, задумчиво произнесла: - Ну раз такая идея, то делайте.

- Разрешите передать процессуальные материалы в апелляционную комиссия Президента?

- И еще в Гаагском трибунале разрешение спроси. Иди уже, - Кисси демонстративно углубилась в журнал, показывая, что аудиенция окончена.

Котенок, поколебавшись, оставила конверт на столе и пошла обратно.

6.

Котенок шла быстро, сжимая кулаки, а в голове, как голодные волки, метались мысли.

"Надо было ли оставлять ей конверт? Может она забудет про это через минуту, а конверт выбросят? А там оригиналы документов. Андрюша так старался, трудяга, а эта даже не посмотрела! Стоило столько биться чтобы попасть сюда? С другой стороны, это самый простой способ. Они же сами потом предъявят ей и Андрюше, почему не сказали. Как это все отвратительно, омерзительно... Господи!".

И ее радовало, что Её государство, умело и с удовольствием пользовалось всевозможными инструментами усиления своего авторитета. В ее сердце не было и не могло быть места для жалости всяким отбросам, идущими на глупую и отвратительную конфронтацию. Она гордилась своим статусом лояльной госслужащей, и бережно хранила эталонную репутацию, готовая неукоснительно выполнять все предписания. Сильное и грозное государство было ее голубой мечтой, а Андрюша, воплощавший в себе его черты - идеалом.

- Девушка! - окликнули ее.

В расщелине, образованной в высоком берегу, на выходящей прямо к пляжу дороге, стоял огромный серебристый джип, с номерами Управделами. У открытой задней дверцы стоял упитанный молодой человек в песочного цвета пиджаке и темных очках. Еще двое аналогичных персонажей встали невдалеке, преградив ей дорогу дальше.

- Садитесь в машину. Довезем куда следует, - велел ей песочный пиджак.

- Можно и повежливее, - огрызнулась на мордатого охранника Котенок, усаживаясь в джип, - Я помощник прокурора!

Песочный пиджак, проигнорировав ее реплику, захлопнул дверцу, а амбал-водитель поднял стекла. Котенку велели пристегнуться. Ремень неожиданно туго прижал ее к сидению. Машина тронулась.

Котенок с нарочисто-невозмутимым видом положила ногу на ногу, откинулась на подушки и сняла с шеи миниатюрный телефон. Острыми ноготками она набрала номер. Сидящий рядом с водителем суровый муж во всем черном - надо полагать старший охранник - узрев сей непорядок в зеркальце, рявкнул, обернувшись на пассажирку:

- Так, телефон выключите! На территории объекта возбранено! Почему у вас его не забрали?!

- Вадик, ей же разрешили, - примирительно пояснил водитель, - Я слышал, когда ее сюда вез.

- Ничего не знаю, доберемся до Желтой зоны, оттуда пусть и звонит.

Котенок, смерив своих провожатых тяжелым взглядом, убрала мобильник. Через десять минут, джип на полной скорости проехал раскрывшиеся перед ним зеленые стальные ворота - покинул Красную зону. Пассажирка вновь набрала номер и защебетала:

- Андрюшочек? Это я... Да, да, все сделала. После расскажу. Целую, - и захлопнула алюминиевую крышечку.

Спустя шесть часов, цокая по паркету, она влетела в просторный, мягкоосвещенный кабинет, отделанный в сине-белых тонах. За открытыми вертикальными жалюзями была испещренная мириадами огней темнота. Квадратик стерильного света лежал на овальном письменном столе. Сидящий столом в синем, под цвет кабинета, форменном костюме человек - давешний мучитель Слоу - поднялся ей на встречу и обнял ее, когда она повисла к него на шее, согнув ножки. Не удержавшись они вместе они плюхнулись в кожаное кресло. Устроившись у него на коленях лицом к лицу, Котенок сжала его ножками и поймала его губы.

Спустя минуту она наконец отстранилась и поправила растрепанные волосы.

- Котенька, я сгораю от нетерпения!

- Андрюшка, я сделала ВСЕ! - обняв своего друга, Котенок ласково глядела в его глаза, - все, все, все!

- Я знал, что всегда могу положиться на свою девочку...

- Твоя девочка всегда в твоем распоряжении! - закокетничала Котенок, сильнее сжав Андрюшу и прижавшись к нему, насколько позволяла грудь. Андрюша не удержался, и занялся ее шеей.

- Ну, ну, милый, синяки же будут, - проворковала Котенок, развернув головку. Выпутавшись из ее волос, Андрюша пустил руки под ее блузку, и легонько щекоча талию, продолжил расспрос:

- Ты попала к ней сразу?

- Не, минут сорок ждала. На берегу. Места там - загляденье.

Аккуратно подняв над талией заправленную в брючки атласную ткань, Андрюша занялся ремешком:

- А конверт отдала?

- Да, но только я не знаю, будет она смотреть или нет. Она меня на словах выслушала. Я ей так все рассказала...

Расстегнув и отложив ремешок, Андрюша, откинувшись на спинку кресла и разглядывая Котенка, он молча слушал ее живой щебет.

- А про меня не спрашивала?

- Нет, мой сладкий, не спрашивала. Я же говорю, все прошло великолепно.

Андрюша облегченно вздохнул и сказал:

- Дело можно сказать сделано, надо отметить.

Котенок слезла с его колен, и протопав в угол, достала из знакомого шкафчика толстую темную бутылку в соломенной корзиночке и пару тонко звякнувших рюмок. Кровавая влага заструилась по хрусталю, заиграв рубиновыми звездочками на блузке. Женщина налила почти полные рюмки.

- Держи, дорогой, - Котенок протягивая Андрюше вино.

- За тебя! - провозгласил он и опустошил все одним глотком. Котенок выпив все, отставила рюмку в сторону, и присев на краешек стола, улыбаясь, начала растягивать пуговки блузки. Одну за другой. Андрюша расслабил галстук...

В эту ночь первый заместитель Генерального Прокурора Российской Федерации не вернулся домой, так как работы было много.

7.

На следующий день, в 11 утра, пробки, порожденные президентским кортежем и блокировавшие весь центр Москвы, наконец рассосались. Неприметная черная "волга" Котенка свернула с Тверской на бульвар, а оттуда - на Бронную. По сонной и узкой, заставленной с обеих обочин, дороге "волга" прошла прямо и, выбрав подходящее место, припарковалась. Котенок выпорхнула из задней двери, захватив плоский черный портфельчик. Перейдя дорогу, она зашагала к трехэтажному желтому зданию, стоящему в глубине огороженного скверика, с редкими деревьями.

Котенок была в темных очках и том же костюме, в каком она была у Кисси и Андрюши. Костюм был слегка помят. Поднявшись на крыльцо с замораживающей табличкой:

"Главное управление исполнения наказаний Министерства юстиции Российской Федерации"

она нажала кнопку вызова. Спустя несколько секунд, тяжелая дверь отворилась, и дежурный пропустил ее. Котенок показала ему служебное удостоверение и по широкой центральной лестнице поднялась на второй этаж. Здание было старинным, о чем свидетельствовали высокие сводчатые потолки, фигурные арки и недействующие, обложенные плиткой печи. В коридорах было тихо - чиновники прятались за одинаковыми бордовыми дверями. Хорошо зная расположение, посетительница прошла в западное крыло.

Нужный кабинет был обитаем, судя по приоткрытой двери. Изнутри раздавался монотонный низкий голос - кто-то то ли говорил по телефону, то ли давал ценные указания. Котенок осторожно, пальчиком расширила дверную щёлку - так и есть. Шеф - обыкновенный, начинающий полнеть, дядька лет сорока с райкомовской физиономией, сидел за столом, заложив руки за голову, и глядя в потолок диктовал какое-то пространное послание. Сидящая на краешке стула девочка-секретарь бойко строчила в блокнотике, подвернув ножку и по-детски склонив рыжую головку.

Положив портфельчик на коленки, Котенок села в приемной на один из стульев. Через пятнадцать минут мерное бормотание из кабинета прекратилось, рыжая девочка выпорхнула оттуда и, не замечая сидящего у двери Котенка, понеслась с бумажками в коридор. Котенок, выждав с минуту, встала, поправила прическу перед висящим тут же зеркалом. Немного подумав, она сняла темные очки, и положила в нагрудный карман, потом тихонько постучала и приоткрыла дверь. Хозяин кабинета стоял к ней вполоборота, видимо не услышав стука и возился с термосом, стоящим сзади, на низеньком столике. Котенок закрыла за собой дверь, и держа портфель перед собой, как опоздавшая на урок ученица, кашлянула. Хозяин обернул к ней начальствующее лицо и, наливая что-то ароматное в красную кружку, спросил:

- Вам что?

- Здравствуйте Алексей Леонидович. Я - Котенок, помощник первого зама генпрокурора, - Котенок показала удостоверение. Издалека.

- Добрый день, - Алексей Леонидович кивнул ей на стул напротив стола, - Присаживайтесь.

- Спасибо, - Котенок, подтянув брючки, устроилась за столом, поставив портфель на пол. Алексей Леонидович тем временим сделал большой глоток из дымящейся кружки, и отставив ее, вытер губы розовой бумажной салфеткой.

- У меня материалы о деле одного из пациентов Псковского психиатрического интерната усиленного режима. Его имя Слоу. Он был осужден за участие в террористической организации к смертной казне, но признан невменяемым и помещен туда по приговору суда - назначены принудительные меры медицинского характера. Но в связи с новыми обстоятельствами его уголовное дело возобновлено и пересмотрено, в части касающейся состояния осужденного. Имеется заключение генпрокуратуры, протокол медсовета Псковского интерната и еще другие материалы. По выводам прокуратуры, содержание в интернате признано неприемлемым по ряду обстоятельств и предлагается привести в исполнение первоначальный приговор.

- Так... - спросил Алексей Леонидович, доставая из футляра очки, - Он был осужден по какому делу?

- Это было закрытое расследование. Проводилось ФСБ.

- Когда? В каком году?

- Шесть лет назад. Но это не имеет отношение к делу.

- Что значит не имеет? Как это?!

- Ну не знаю я всех деталей.

- Да вы что...Да вы хоть понимаете о чем вы говорите?! Что собираетесь делать?! - Алексей Леонидович повысил голос, - Что вы тут предлагаете?!

- Есть распоряжение сверху... - Котенок многозначительно посмотрела на него, - С самого верха. Самого-самого.

- Почти. Это указание главы его администрации. Я с ней вчера лично встречалась по этому поводу.

- Что же вы сразу-то... Покажите документы.

Котенок достала из портфеля три набитых бумагами файла. Протянула Алексею Леонидовичу. Последний вытащил из них все и погрузился в чтение. Котенок скучающе обвела кабинет взглядом. Ничего примечательного, кроме смешной детской картины, с которой нее грустно смотрел маленький лисенок, обнявший в охапку серую кошку. Длинный шарфик лисенка залихватски развивается, видимо на ветру. Почему такая странная картина?

- Я что-то не вижу тут ни каких бумаг из Администрации Президента... - раздался голос Алексея Леонидовича.

- Как!? А вот же факсовая копия протокола Комиссии по помилованиям. С отклонением.

- То факс... А оригинал где?

- Пришлют с курьером. Нам сегодня днем, а ваш экземплярчик придет наверное завтра утром. Но это уже формальности. Важно запустить механизм. А документы соберем по ходу дела, все по УИКу. Зампрокурора лично держит на контроле.

- М-да... - Алексей Леонидович постучал карандашом и задумался, - в любом случае, об исполнении не может быть речи без всех документов. А есть акт об отказе осужденного от подачи ходатайства и рапорт начальника ИТУ?

- Какое ИТУ, он же в психической?!

- А-а, верно. Но вы знаете, даже перевести его в учреждение без удостоверенной судом копии нового решения суда, где прежний приговор оставлен в силе, оригинала решения об оставлении приговора в силе судом высшей инстанции и оригинала протокола Комиссии по помилованиям я не могу.

- Так, значит копия решения суда будет завтра. Само заседание будет сегодня вечером. С Верховным судом свяжется лично зам Генерального Прокурора, а оригинал протокола комиссии я вам сама сегодня вечером подвезу, обещаю. При таком раскладе вы сможете дать приказ о его переводе в СИУ завтра утром?

- Послушайте, Котенок, а почему вдруг такая спешка? - Алексей Леонидович снял очки и пристально посмотрел на помощницу прокурора.

- Дело нужно провернуть быстро и без особого шума. Есть информация, что интернат собирается инспектировать международная комиссия. Слоу, конечно, держали на терапии, но все же. Его смерть в стенах интерната также не желательна. Равно как и перевод в другое учреждение, так как будут освидетельствованы все пациенты, в том числе, переведенные в другие психушки. Нейрохирургическую операцию делать не будут, так как это вдвойне подозрительно. Поэтому и нужна легальная смертная казнь. Я, к сожалению, не знаю всех деталей...

- Ясно. Давайте поступим так. Вы мне оставляете вот эти бумаги. Привозите вечером до шести часов оригинал решения суда, а я тем временим сношусь с нашим начальством и скажу вам вечером результат. Пойдет так?

Котенок задумалась.

- Если вы согласуете вопрос и я привезу оригинал, то можно будет получить приказ о его переводе завтра утром?

- Почему нет. Если все будет одобрено и документы в порядке, я прямо сегодня вечером попробую успеть подать проект приказа, и завтра вы сможете его получить на руки.

8.

После веков ожидания, наконец что-то стало проясняться. Расклеив слипшиеся глаза, Слоу увидел как дверной проем осветился. Металлическая дверь была открыта, но вторая - решетчатая - по-прежнему на замке. В коридоре кто-то был. Маячили салатные балахоны. Щелкнул замок и решетчатая дверь отворилась. В камеру Слоу, осторожно, будто это был не избитый, в полуобморочном состоянии человек, а разъяренная гиена с запачканной кровью пастью, вошли два шкафоподобных санитара, еле втиснувшись в узкий застенок. Один держал наготове длинную дубинку с двумя стальными наконечниками - электрошок.

- Ты слышишь меня? - громко спросил Слоу санитар.

Слоу прикрыл веки один раз.

- Тогда слушай. Мы сейчас тебя развяжем, если ты будешь паинькой.

Слоу прикрыл веки второй раз.

- Если ещё моргнешь, получишь заряд. Даже не дыши! - пригрозил тюремщик, - Давай Серый его...

Второй санитар перевернул пациента ногой на живот, и наклонившись и прижав его коленом стал расстегивать ремни. Его напарник прижал дубинку к шее, держа палец на кнопке. Санитар возился долго. Наконец, тяжело сопя над ухом пленника, будто перетаскивая рояль, он стащил с него брезент и отступил в коридор.

- Не дышать, падаль, - прохрипел санитар, державший электрошок. Его лоб блестел от пота. Дыхание было тяжелым и срывающимся. Осторожно перешагнув распластавшегося пациента, он оказался у двери и мгновенно захлопнул решетчатую дверь, чуть не прищемив себе руку. Снова щелкнул замок. Слоу неподвижно лежал, уткнувшись лицом в серо-синий пол.

- А теперь, ме-е-е-едленно встал и не оборачиваться! Иначе вкатим пулю в лоб.

Слоу, встав на колени попытался подняться на затекшие ноги. Комната кружилась как карусель. Лампа на потолке превратилась в ёлочную гирлянду. Закрыв глаза, он поймал рукой стену и поднялся, прислонившись к ней.

- Теперь повернись, прижмись спиной к решетке и просунь руки! - раздалась команда.

Пациент прижался к прутьям, стараясь удержаться на ногах. На запястьях щелкнуло что-то холодное. На голову напялили мешок, и затянули его на шее. Вытащив свою жертву из камеры, шкафы-надзиратели потащили его по коридору, придерживая с двух сторон. Третий бугай шагал сзади, с дубинкой наготове. Четвертый - надменный коротышка с пронзительными как кобальт глазами - впереди. Как старший, он открывал и закрывал многочисленные двери.

Шли долго. Слоу догадался, что они на первом уровне все того же страшного блока С. Там находились процедурные кабинеты, операционная и специальные помещения. Там же вроде бы располагался и больничный морг.

Введя его в тесный и душный кабинетик, они усадили его спиной к двери на маленький табурет, привинченный к полу, не забыв пристегнуть цепочкой наручники к полу. Душный мешок так и остался на голове.

Некоторое время было темно и тихо. Слоу вдруг стало страшно. Ни с того ни сего. Минуты тянулись как столетья. О нем забыли, а он боялся напомнить о себе. Сколько минут или часов он тут?

"Чего теперь ожидать?", - думал он, - "Опять нейролептики будут ширять? EST? Газовая ингаляция? Операция?! Нет, они это не сделают. Не может же быть такого, что из-за какой-то сопливой девчонки его тут превратят в идиота! Сами виноваты - накачивают ежедневно по три раза всякими сульфазинами, от которых глаза на лоб лезут, и не соображаешь на каком ты свете. А уж условия...".

"А может все же будет операция? О боже, неужели ничего уже нельзя сделать! Ну дали бы хоть один шанс, ну самый малюсенький, самый крохотный! Он был бы самым примерным из примерных. Пусть держат хоть всю жизнь в блоке С, но только не операция!!! У-у-у-у сволочи, гады, всех был удушил... А они еще и анестезию специально не дают. Прямо так - зажимают голову в тиски, бреют наголо и начинается сверление дырок, да сование туда иголок. А экстраорбитальная лоботомия - глазное яблоко смещают в сторону и прямо через глазницу шерудят в черепушке! Говорят, это длиться несколько часов. Многие теряют память. Некоторые сходят с ума или умирают. Изверги, сволочи...".

Врачи растаскивали сознание своих пациентов, кромсали скальпелем их "Я", так что личность была разрознена - частично удалена, частично изменена, залита литрами замутняющих разум лекарств, сожжена электрическим током, рассыпалась по клеточкам, как горох из мешка. Память, воля, навыки и рефлексы причудливо искажались, расползались кто куда, их не собрать. Самые сокровенные мысли открывались и выворачивались наизнанку. Перестройка самосознания полностью изменяла пациента, душа была заменялась искусственными шестеренками.

А еще могли просто превратить человека в лягушку. В обыкновенную зеленую амфибию. Человек будет скакать, надувать щеки и квакать. Ква-ква!

Слоу стал слышать писк медицинских приборов. Раздался звон инструментов. Запах лекарств и хлороформа закружил голову. Кругом шептались. "Мать их, они уже начинают! Звери, шакалы! Уже начина-а-а-а-ают! Прямо тут начинают! Начинают...". Слоу, задыхаясь в мешке, поплыл от хлороформа в царство тьмы и безумия откуда нет возврата.

Где-то далеко-далеко звенели колокольчики, за упокой души несчастного узника...

9.

- Эге, смотри Михалыч, он кажись с копыт свалился! - удивился вошедший в кабинетик санитар, обращаясь к кобальтовоглазому коротышке. Последний стоял в коридоре, с кем-то беседуя, - Чаво это он?

- Чаво, чаво... - передразнил коротышка, взирая через его плечо на упавшего с табуретки на бок Слоу, - душно-то как! Устроили тут Освенцим, ерш твою медь. Крутилку-то хоть включи.

Санитар кивнул и, зайдя в кабинетик, направил на Слоу настольный вентилятор-подхалим и включил его.

- Э, парень! Ты давай это... - носком ботинка он легко ткнул лежащего человека, - Подымайся, подымайся...

Слоу шевельнулся и тихо застонал.

- Вот видишь, жив-здоров! Ты мужик или хлам? А ну вставай! - санитар ободряюще тряхнул Слоу и рывком вернул на место. Немного подержав, он осторожно отпустил. Слоу качнулся, но удержал равновесие.

Санитар снял мешок, чтобы освежающие волны били в лицо. Слоу сидел, уронив голову на грудь, прикрыв глаза. Санитар стоял позади. Коротышка, отдав какое-то распоряжение, вернулся в кабинет и со всех сторон критически осмотрел больного.

- Не-е-е, ребятушки, так не пойдет , - прогудел он санитару, указывая на распухшую от пули десну больного, - Это что ж такое, а?! Что добрые люди подумают? Мы ж не живодеры какие. Надо бы марафет навести минимальный. Тем более, что зубная сегодня есть. Стой тут, а я сейчас.

Коротышка удалился, громко хлопнув дверью. В комнате снова повила тишина, нарушаемая сопением санитара. Наконец Слоу, не поднимая головы, выдавил:

- Зачем я тут?

- Узнаешь, - после паузы, неохотно отозвался его тюремщик.

- Будете операцию делать?

- Ничего не знаю. Сиди, да жди., - и неожиданно-откровенно добавил, - Сегодня неоперационный день, вообще-то. Операции делают по понедельникам, а сегодня вторник.

- Ну а что же тогда?

- Много вопросов задаешь, парень!

Слоу замолчал. "Ну ясно, не операция. Тогда что же? Они же с третьего уровня уже никогда в обычные палаты не возвращают. Медосмотр какой? Бред... Они и переосвидетельствуют без присутствия. Зачем же наводить какой-то марафет? Ты хоть сдохни, а им все равно. Меньше проблем!". Слоу заворочался на табуретке.

- Э, ты давай тут не ...это! - прикрикнул санитар, - Сиди ровно!

Дверь вновь открылась и в комнату вошло несколько человек.

- Вот, - указал ей на Слоу коротышка, - Сами видите...

- Ох, так и знала, что скоро не уеду из вашего балагана, - устало произнесла дама, почти не взглянув на больного, - Ну давайте в смотровую, что ли. Как же надоели...

Она вышла, сопровождаемая коротышкой. Санитары же занялись Слоу.

10.

Впрочем, последователи президентского наказа все же были. Молодая женщина, в удачно шедшем под ее медные волосы деловом костюме цвета сливочного мороженного, никуда не спеша, не тыкая лихорадочно ключом зажигания, не газуя резко с места в карьер и не вообще не суетясь, самодовольно выплыла из двухстворчатой деревянной двери подъезда №3 обыкновенного серо-зеленого конторского дома. Мимо крохотной церквушки, направилась к улице. Тут ей преградил дорогу молодой человек с хитрым веснушчатым лицом в серой форме.

- Привет!

Бизнес-леди остановилась, удивленно на него глядя.

- Вы меня не знаете, а вот я вас знаю, - продолжил знакомство молодой человек, - Но дабы уравнять нас, разрешите представиться! Он выхватил из-за пазухи красную книжечку и, раскрыв на ходу, быстро показал ее женщине, тут же захлопнув.

- Вы - Яночка, и, я надеюсь, не очень торопитесь?

- А в чем дело?

- В вас, конечно же! Стал бы я отвлекать вас в такой день! Пятница, как-никак. Наверное, в ночной клуб спешите, али еще куда? - нахально задался вопросом молодой человек.

- Я домой, - отозвалась Яночка, с интересом разглядывая необычного собеседника. До сих пор ее контакты с властью сводились в основном к проверке документов в метро или водительских прав, когда она была за рулем. И были, разумеется, не столь любезными: "Здрасьте, сержант Негодяев, документы пжалста!", "Багажник открыла!", "А это у тя чё?", "А огнетушитель куда сунула?", "Полтинничек, плиз!". С другой стороны, конечно, поговорка "Остерегайся, когда тебя хвалит враг" тоже писалась не напрасно.

- Ну и правильно! Серьезной женщине всегда есть чем заняться. Дом, семья, это все свято! Понимаю, понимаю, - радостно затараторил милиционер, - Только к сожалению, мне придется передать вам...ммм... приглашение.

- Какое?! - осведомилась умудренная житейским опытом женщина.

- Это вас абсолютно не затруднит, я обещаю! Мы вас сами свозим туда, а обратно до ближайшего метро отвезем. Вот вам повесточка в Верховный суд, сами знаете, тут рядом. Туда и обратно, никаких проблем!

- А зачем мне - и в суд? - удивленно-испуганно пробормотала Яночка, вертя в руках повестку, - Что случилось-то?

- Ровно ничего не случилось, вы не волнуйтесь. Всего-то надо... как это сказать... подтвердить кое-какие ваши же показания. Максимум полчаса несвободы!

Яночка пожала плечами. Показания... Она только один раз в жизни была свидетелем по одному делу, шесть лет назад. Ей ужасно не хотелось об этом вспоминать, и она почти забыла про это. Кроме того - войти в зал суда...

- Хорошо, я проеду, конечно.

- Вот и замечательно! Пройдемте в машину... - молодой милиционер отвел женщину к стоящей патрульной "десятке", и учтиво открыл ей заднюю дверцу.

11.

Врач отрегулировала лампу. На груди мелькнула визитная карточка, частично сокрытая отворотом халата. Слоу смог прочесть только имя и начало фамилии: "Ната И". Распаковав бумажный пакет, она достала какие-то хищно блеснувшие в руках инструменты. Запахло чем-то едким. Наконец она бросила:

- Открой ротик пошире, - показав на себе как это делается.

Слоу подчинился, закатив глаза. Терпеть не мог дантистов. Они, конечно, делали свое дело, но уж очень больно. И тут же ухнул от резкой боли, резанувшей в мозг - врач прикоснулась ледяным металлом к воспаленным кровоточащим деснам. Подождав, пока больной успокоится, Ната предприняла вторую попытку провести осмотр. Слоу, давший себе слово терпеть сколько выдержит, не смог сдержаться, и опять не дернулся под острой сталью.

- Таа-а-ак, мой дорогой, так дело не пойдет! - врач хмурясь, отступилась, - Я же должна посмотреть что там у тебя делается. Ты меня понимаешь?

Слоу утвердительно промычал, страдальчески заведя глаза.

- Вот. А ты мне не даешь. Как прикажешь с тобой быть?

Слоу виновато молчал, глядя в сторону.

- Больно... - протянул Слоу.

- Держи голову ровно, дрянь.

Оказалось, держатель имел еще хитрое приспособление, для удержания рта в раскрытом положении. Ната вставила в рот пациента какие-то пластинки и начала осторожно крутить. По мере того, как тиски раздвигали челюсть, Слоу дышал чаще. Сердце билось сильно и угловато, отдавая в сдавленные виски. Наконец Ната перестала крутить ручку. Видимо довольная работой, она взяла ложечку и уже спокойно забралась в рот пациенту.

Слоу показалось, что его сейчас вырвет. Тошнота и боль накатились глухо и тягуче. Однако уклониться уже не было возможности. Перед глазами, залитыми слезами, ослепленными яркой лампой, плавала коричневая пелена по которой весело прыгали яркие зайчики. Никогда ему не было так больно. Ната безучастно ковырялась у него во рту, словно по ниточкам вытягивая из него душу. Стараясь дать понять своей мучительнице как ему плохо, Слоу дышал громко и часто. Ната, похоже, не придавала этому значение. Вздохнув, она освободила, наконец, горящий рот больного. Похоже теперь к зубам невозможно будет притронуться. От одной мысли, что ими придется жевать или пить горячее, дрожь пробивало все тело. Слоу лежал изнеможенный.

Ната деловито копошилась, то и дело отбрасывая алые куски ваты. Периодически кабинет оглашался воем. Вдруг дверь приоткрылась и в камеру пыток заглянула Света, та самая, заложившая Слоу.

- Что у вас происходит?! - удивленно спросила девушка, обернувшуюся на нее врачиху, - В коридоре крики слышны.

Слоу перевел слепые и полные горя глаза на осветившийся в больном тумане проем двери.

- Все в порядке, в порядке, - скороговоркой ответила Ната, - Просто у пациента оказался низкий болевой порог.

Света из любопытства приблизилась, и узнала своего знакомого. Теперь он был уже не таким омерзительным, каким представлялся вчера. Его даже стало жаль. Света любила смотреть на лечение зубов, так как и сама когда-то мечтала стать стоматологом, но тут увидела такое, от чего ёкнуло сердце. Ната, недовольная, что появились посторонние, быстро закончила свою возню и вколола еще обезболивающего. На этот раз большую дозу. Полость рта почти одеревенела. Раньше бы так!

- Получайте вашего психа, орал тут как младенец, - негодующе бросила Ната медсестре, - У меня детишки вот такусенькие как шелковые сидят, а он, парень здоровый, устроил истерику! Срам!

Врачиха с раздражением содрала с ладоней окровавленные перчатки и бросила их в урну. Туда же полетели бинты, доселе наполнявшие рот мученика. Слоу судорожно глотнул свежий воздух, чуть не поперхнувшись.

- Спокойно, мой хороший, спокойно, - утешала своего недавнего обидчика Света, - Ну все, все, все уже кончилось. Сейчас снимем эту штуку.

Она открутила держатель и сняла подголовник. Слоу, с трудом сдержав вырывавшийся хрип, откинул голову и закрыл глаза, продолжая тяжело дышать.

- Ну-ну-ну, тс-с-с... Сейчас станет легче, доктор для тебя старалась. Никто тебя больше не тронет, никто, никто, никто... Доктор уже уходит...

Доктор и правду не глядя на эту парочку, снимала халат и поправляла у зеркала прическу.

- И пусть три часа ничего ест, - бросила она на прощанье, хлопнув дверью.

12.

Яночка, сопровождаемая любезнейшим милиционером, проследовала на второй этаж судебного здания. "Пусть это будет мэрия. Буду думать, что это мэрия", - ступая по ступенькам, бормотала про себя Яна. Провожатый провел ее под аркой в коридорчик и усадил на низенькое кресло бордовой кожи. Забрав повестку, он удалился, велев ждать. Кресло было слишком низким, так что ножки нашей посетительницы оказались почти на уровне лица. Юбка задралась, и любой мог обозревать обтянутые черными чулками ножки молодой женщины. Не слишком об этом заботясь, Яночка стала изучать немногих ожидающих.

Напротив, на кожаной софе, прочно сидел какой-то толстый бородатый старик, в старомодном костюме-тройке, в синюю полоску, видимо нетерпящий закурить, но сдерживаемый строгими табличками. Он сидел развалясь и глядел на Яночку маленькими немигающими глазками.

Рядом с ним располагался элегантный джентльмен в сером английском костюме с ухоженной бородкой и холеными ногтями. Глазки, умные и проворные, шустрили по газете. Сходство с лондонским денди довершало его чтение. Он изучал Moscow Times.

Третьим был круглощекий кареглазый добряк, в синей майке и джинсах, с небрежно зачесанной копной каштановых волос. Он уже пять минут вполголоса говорил что-то мобильной трубке, смотря прямо перед собой и чему-то улыбаясь. Яночка тоже улыбнулась ему.

Прошла четверть часа. Никакого движения. Яночка сообразила, что ей нужно посетить места общего пользования. "А говорил полчаса - максимум, чтоб ему!", - раздраженно думала она, - "Уже двадцать минут сижу. А еще там сколько буду. Как же все скверно". Она встала и прошлась по коридору у кабинета. Никаких признаков того, что ей нужно. Зато вся ожидающая троица с интересом пронаблюдала за ее манипуляциями. Яночку это смутило. Она вернулась на свое место и опять села. "Отойду далеко, а меня как раз свистнут, что делать?!", - с надеждой подумала она, - "Уже наверное скоро...".

Джентльмен в бородке закончил свое чтение, свернул и отложил газету и извлек из внутреннего карманчика серебренную плоскую фляжку. Пристально глядя на Яночку, сделал сдержанный глоток. "Наверное что-то холодное-прехолодное", - с завистью подумала последняя, - "Даром что Верховный Суд, а кондишина в коридор не поставили, звери". Аккуратно закрутив крышечку, джентльмен спрятал фляжку. Яночка украдкой облизнула губки и отвернулась. Краем глаза она видела, что все трое бесстыдно рассматривают ее. Она почувствовала, что краснеет. "Боже, ну когда меня наконец вызовут!" - про себя простонала бедная женщина.

Всему приходит конец, пришел он и Яночкиным страданиям. Спустя еще двадцать минут (сорок минут как ее сюда притащили!), появилась пожилая женщина:

- Пройдемте, пожалуйста.

Яночка прошла за ней как мышка. Провожатая указала ей на монументальную начальственную дверь. Пройдя через дверной тамбур, Яночка вздрогнула и остановилась.

Она стояла в высоком, отделанном темными дубовыми панелями кабинете. Мебель и ковры были выдержаны в торжественно-официальных красных и золотых тонах. Окна были задернуты спадающими белым водопадом занавесками, подсвеченными снаружи розовым закатом. Московский шум остался где-то вдалеке. В кабинете была полная тишина, нарушаемая мерным стуком длинного маятника напольных, бордового дерева старинных часов, стоящих против длинного Т-образного стола. За столом сидело несколько человек. Никто из них не посмотрел на вошедшую. Все смотрели на сидящего во главе стола. По обе руки от главного стояли государственные флаги, сверху на стене - государственный герб, чуть повыше портрет и на столе тоже что-то красивое и государственное. Главный поднял голову на вошедшую, глядя поверх затемненных золотых очков. Все с шуршанием обернулись.

Немая сцена.

Яночка, не ожидавшая такого к себе внимания, не знала что сказать. Окинув публику, она сразу узнала Котенка - мрачного вида девицу, сидящую на краешке стула и Андрюшу, занявшего место по правую руку от главного. Остальные трое были ей неизвестны. Андрюша самодовольно ухмылялся, глядя на оробевшую женщину. Котенок вертела в ладошке самопишущее перо.

Яночка впервые обнаружила в себе эту странную и очень редкую психопатологию, когда по службе ей пришлось ехать в какой-то районный суд. Впервые войдя в обитель Фемиды, пройдясь по грязным зелено-казенным коридорам, узким и темным, мимо дверей с облупившейся краской, где царил тяжелый запах непроветриваемого помещения, она ощутила, что сердце заколотилось. Яночка удивилась и немного испугалась. Такого никогда не было. Она быстро нашла нужного ей человека - судья ожидал ее в своем кабинете. Кабинет не содержал ничего торжественного - ни бронзовых девушек с весами и мечом, ни знамен, ни гербов. Однако, говорить с судьей - седовласым почтенным мужем - она смогла с большим трудом. Его обстоятельный веский голос… Постоянно переводила дыхание, щеки раскраснелись. Под конец начали мелко дрожать руки. Яночка вымученно закончила беседу, и бросилась в коридор. "Да что же со мной наконец такое творится?!", - девушка была сильно напугана. Даже волосы на лбу намокли.

Судебные коридоры походили на конвейер смерти. Судья, с которым она только что говорила, представился потусторонним существом, вершившим суд и божьей волей управляющим судьбами. Яночка опустив голову, пустилась вниз, прочь из этого здания. На улице она прошагала добрых пару кварталов, прежде чем собралась и взяла себя в руки. "Я что, схожу с ума? Так - сходят с ума?!", - соображала она, - "Нет, это что-то не то". Весь день и вечер она думала о сумасшествие так неожиданно ворвавшимся в ее тихую и устоявшуюся жизнь. Ночью она долго ворочалась в постели. Перед глазами стояли все те же окрашенные в грязно-зеленый цвет стены пристанища справедливости. "Спра-вед-ли-вость", - думала девушка, - "Спра-вед-ли-вость.... Какое странное-престранное слово. Престраннейшее… Почему на меня это так подействовало? А что теперь будет? Судья так странно смотрел на меня...". В голове всплыли мелкие и не очень прегрешения. Ей показалось - спроси ее - она вывалит перед удивленным судьей все до последнего. Просто не сможет удержать. Как можно это удержать? Она представила, что стоит, заложив руки за спину в огромном зале, ее окружают люди в черных мантиях. Снова стало нехорошо.

Ей это удавалось, но видимо фобия прогрессировала - ей стало невыносимо смотреть фильмы, где показывали суд. Как-то с подругой от нечего делать пошли в кино. "Адвокат дьявола" - так назывался фильм. С первых же кадров Яночка почувствовала свои симптомы. Признаться подруги было стыдно. И в критических местах она или трусливо выходила, якобы в туалет, либо незаметно отворачивалась. Дальше - больше. Яну вдруг стала раздражать иконка юридической системы "Гарант", присутствующая на компьютере. В корзину ее!

Было ясно, что так уже никуда не годится. Это начинало мешать работе. Девушка, набравшись смелости, записалась на прием к психологу в муниципальную бесплатную консультацию. Прием прошел на удивление спокойно и непринужденно. И очень быстро. Ее успокоили, что в ее состоянии ровным счетом ничего нет страшного и такое иногда встречается и успешно лечится. Последовавшие встречи с психологом, называемые сессиями, действительно пошли на пользу. Иконка "Гаранта" вернулась на свое место, и Яночка стало смешно, когда она вспомнила, как удаляла ее. После четырех сессий постепенно ослаб страх и перед самими судьями. Однако, когда ее впервые в жизни официально пригласили в прокуратуру свидетелем, она опять ощутила себя заблудившемся в ночном лесу малышом. Воспоминания пронеслись мгновенно.

- Добрый вечер, уважаемая госпожа, - тут он глянул в бумажку, - Яна. Прошу присаживаться.

Яночка, шепнув "спасибо", выбрала стул напротив Котенка. Та бросила на нее исподтишка вороватый взгляд, тут же перехваченный Яночкой.

- Меня зовут Мстислав Арнольдович, я судья. Кое-кто из присутствующих вам, должно быть, знаком. Остальных представлять, я полагаю, нет особой надобности. Поэтому перейдем к делу.

Судья протянул ей через стол квадрат бумаги.

- Ознакомьтесь и подпишите.

Яночка прочла. Это была подписка о неразглашении материалов следствия. Взяв у протянувшего ей Котенка ручку, она коротко расписалась. Подписка вернулась к судье, где и пропала в красной папке.

- А теперь к сути вопроса. Шесть лет назад вы дали в Тверском межмуниципальном суде Москвы показания по делу Слоу, обвиняемого в участие в террористической организации...

...Когда Яночка вышла в коридор, ожидавшая тройка едва удержалась от сакраментального вопроса "Что там?". Яночка успела лишь заметить, что следующего позвали добряка с телефоном. Значит последнему из них ждать тут еще час. "Хорошо бы чтобы им был лощеный франт", - мстительно подумала Яночка. На душе сидела холодная жаба, которую никак не удавалось прогнать.

Первым делом она, отыскала нужное ей помещение. Там она вдруг сообразила, как ловко использовали ее страх там. Знали, гады! Котенок рассказала. Хотя, если посмотреть трезво и объективно, у нее не было выхода. Она ведь своими словами подтверждала данные ранее показания, а отказ от них - это признание, что тогда она лгала перед судом. Это страшное преступление. Андрюша бы не упустил своего случая. Мерзкая сволочь! С каким дьявольским умом приходится иметь дело!

Что теперь будет со Слоу? Ее это волновало мало. Его и так держат в тюремной психушке. Считай пожизненный срок. Расстреляют? Глупости... Кто он ей, в конце-то концов? А она ему? Почему она должна рисковать собой, чтобы его отмазать? Притом, что ее показания особой роли не играют. По видимому не играют. А потом большая политика - это не по ее части. Попасть в шестеренки государственной машины ей вовсе не улыбалось. Слоу в конце концов - взрослый человек, знал что делал и зачем делал. Руководствовался собственными желаниями и интересами. Рассчитывал на что-то. И вот теперь она тоже руководствуется собственными интересами. И желаниями. И у нее вовсе нет желания попасть в клокочущий водоворот судилища. Слоу сделал свою ставку и проиграл. И она тоже сделала ставку в жизни. И пока выигрывает. По мелкому и по крупному. По разному. Слоу ей ни в чем не помог. И вообще никто ей ни в чем никогда не помогал. Так устроена жизнь. Каждый стремится вверх, но ничего не получается, потому что все остальные ему мешают. Люди способны только мешать. Выгоду от них можно извлечь только, если они извлекут из тебя что-то. При чем каждый думает что он получил больше, чем дал. Что он поимел, а не его поимели. Бескорыстие и взаимопомощь - чисто теологические понятия, ничего общего не имеющие с атмосферой коридоров власти, где она обреталась.

Яночка пытались привести мысли в порядок, словно отряхиваясь от гипноза. "Выйти бы на воздух, прогуляться, успокоится... Да, а кстати где мой мент? Вот нахал, бросил меня тут". Здание суда было пустым и мрачным. Свет в коридорах выключили. Кое-где начали мыть полы. В пустом вестибюле в стеклянной будке сидел одинокий охранник.

Выйдя на улицу, Яночка увидела своего милиционера. Он стоял у машины и курил.

- Вы сказали что полчаса! - негодующе процедила она.

- О, вы уже! Ну как наперед знать, мне сказали и я вам передал. Ну да я вас сейчас подброшу до метро, - и он открыл ей заднюю дверцу.

13.

Больного мучила не сколько затухающая боль, сколько томительная неизвестность. Судя по всему, с ним намеревались что-то делать, но его внешний вид дал временную отсрочку. Скоро с ним будет все в относительном порядке и им опять плотно займутся. Может не давать зажить ране? Хотя как это может обернуться? Вдруг его решили перевести в другое учреждение? Это-то после того, как он двинул Светку?! Нет, тут что-то другое...

Слоу поднялся и как волк, заходил взад вперед. Было ну очень тесно. Пять небольших шагов в длину, три в ширину. "А может все гораздо проще? Он проведет остальное время в этом блоке С. Может быть даже, лет через пятнадцать, когда он не будет представлять опасности, его переведут в обычные условия? Или выпишут? Пятнадцать лет в сущности немного. Это не двадцать пять. Он еще успеет жениться, сделать карьеру. Если он будет вести себя как нормальный человек, и его будут качественно лечить, то он вполне может поправиться. Ведь нет никаких органических изменений в мозге. Так говорил лечащий врач, Науковед. Он верил Науковеду. Науковед - профессионал от психиатрии. По его словам, обнаружены только небольшие изменения в самом сознании, а это поправимо современно медициной! Иррациональность мышления - сейчас это в той или иной форме встречается у многих людей. Часто достаточно просто разовой или амбулаторной психотерапии, а иногда - для большей эффективности - стационарное лечение как у него. Вот и срыв со Светкой - тому подтверждение. Его немножко полечат, и через несколько лет он будет абсолютно здоровым. Докторам надо верить. Они тут для того, чтобы помочь ему. Жалко только, что обходы бывают редко. А то бы они наглядно увидели, как ему стало хорошо".

В приподнятом настроении, психиатрический пациент Слоу даже сделал несколько гимнастических упражнений. В голове было просторно и свободно, как в бушующем океане. Ему показалось что он слышит крики чаек. И стало как-то прохладнее. Черт возьми, до чего прохладно стало! И ничего его не тревожило. Даже стало странно, почему его раньше что-то угнетало. "Действует же лечение! Жаль тут так тесно, нельзя поразмяться, разрядить эмоции. Надо попросить гантели и гири - буду тренироваться. Когда выйду, все девчонки мои будут. Делать все равно нечего. А еще книг попрошу, учебников - изучу пару языков. Так будет легче найти работу. Тут должна быть библиотека. Как же я раньше то не сообразил?!" - Слоу, зажмурившись, погрузился в мечты, - "Тут даже лучше, чем в общей. Там шум, гам, психи мечутся. А тут тишина - работай, занимайся сколько влезет... Под скрипучие крики чаек… Фьють-фьють-фьють…".

Его фантазии нарушил грохот замка и знакомый голос пробубнил:

- Встань, спиной прижался к решетке!

14.

Симпатичный доктор, блеснув круглыми очками в тонкой золотой оправе, с аккуратной бородкой - Зигмунд Фрейд собственной персоной - кивнул Слоу:

- Присаживайтесь, голубчик, прошу вас...

- А где Науковед?

- В отпуске, - быстро ответил двойник Фрейда, - Сегодня поговорю с вами я.

- А я ему раньше рассказывал... то есть ... мы говорили...

- Неважно, что вы с Науковедом обсуждали, - перебил доктор, - Мы с вами, просто так, по-дружески побеседуем. Скажите-ка, если сегодня пятница, то что наступит раньше - суббота или вторник?

- А сегодня же среда?!

- Ну хорошо, пусть среда, и что тогда наступит раньше? Суббота или вторник?

- Четверг.

Доктор улыбнулся ровными белоснежными зубами:

- Ну а из того что я назвал - субботы и вторника?

- А-а-а, тогда, конечно, раньше будет суббота. А если обратно считать, то вторник. Так ведь?! - Слоу вопросительно посмотрел на симпатичного доктора.

- Правда. А сколько сторон у кубика?

Слоу задумался. Шевеля губами, он долго подсчитывал.

- Восемь. Два в кубе будет восемь.

- Угу, - доктор открыл какую-то тетрадку и взял ручку, - А когда в Южном полушарии теплее - зимой или летом?

- Летом, то есть, нет, зимой. Там зимой как у нас летом.

- Замечательно. А вот...

Доктор задал еще несколько вопросов, загадок, и наконец попросил нарисовать что-нибудь. Слоу набросал карандашом чаек, парящих над волнами. Не очень аккуратно, волновался. Посмотрев рисунок, доктор позвонил.

В кабинет вошли санитары.

- Доктор, а доктор? - спросил Слоу, поднимаясь.

- Да...

- А я мог бы попросить у вас тяжелые гантели и учебник по английскому и китайскому языку?

Доктор удивленно на него посмотрел, опустив ручку.

- А вы осилите все?

- Да я... Да кончено! Я хотел...

- Ну хорошо, хорошо, - делая знак санитарам, согласился доктор, - Я посодействую...

- Спасибо, доктор! - уже из коридора крикнул Слоу, - Спасибо!

Двойник Фрейда, покачивая головой, что-то быстро строчил.

15.

В небольшом зале собрались - главный врач больницы - уважаемый Лев Федотович; заведующий спецотделением блока С - плюгавый шустрый мужичонка с мелкими ястребиными чертами; медсестра Света; Науковед - лечащий врач-психиатр, Слоу ему полностью доверял; симпатичный доктор, развлекавший Слоу два дня назад забавными загадками - видимо очень хороший и добрый человек; неизвестный угрюмый дядька в халате, наброшенном на мышиный мундир; молодая черноглазая незнакомка с печальным лицом, тоже в халате поверх темного брючного костюма. У дверей неуклюже застыла пара санитаров, с руками до колен. Занавеси были раздвинуты и в окна весело светило яркое июльское солнышко.

Слоу остановился на секунду в дверях, с удивлением глядя на эту панораму. Улыбнувшись, он прошел несколько шагов и сел на приготовленный, судя по всему для него, круглый табурет. Напротив длинного стола. Как ни странно, на этот раз его руки и ноги были свободны. Правда тут санитары, но все равно необычно. Видимо его признали идущим на поправку. А сейчас будет медкомиссия.

Слоу дружелюбно улыбнулся Науковеду. Тот тоже показал свои желтые клыки - мол все в порядке, парень, не боись! Главврач прокашлялся и громко спросил:

- Пациент, назовите ваше полное имя!

Слоу, вдруг смутившись, сбивчиво ответил. Ему показалось, что он должен демонстрировать оптимизм и жизнерадостность.

- Правильно, - похвалил Лев Федотович, - Сколько лет вы живете здесь?

- Шесть с половиной.

- Шесть и четыре месяца. Но можно сказать, верно.

Главный врач сиял как начищенный пятак.

- Итак, Слоу, мы тут собрались по такому поводу, по какому собираемся не чаще одного раза в 2-3 года. Как для наших больных, так и для нас - это очень редкое и потому знаменательное событие! Вы догадываетесь о чем я?

- Медкомиссия?

- Не-е-ет, не медкомиссия. Медкомиссии бывают каждые полгода и вы ее с успехом прошли пару дней назад. Я подчеркиваю - с успехом. И я теперь вам авторитетно заявляю - вы можно гордиться, что преодолели свой тяжкий недуг. Это удается немногим, поверьте мне. Очень и очень немногим. Но вы оказались сильнее.

- Спасибо... - Слоу был очень польщен.

- Медицина, конечно, помогла вам, - Лев Федотович кивнул на Науковеда. Тот приосанился, поправил галстук - Но главный, самый важный шаг был за вами и вы его сделали, - нараспев продолжил главврач, - Вы по праву можете гордиться собой, Слоу! Итак, начиная с сегодняшнего дня вы признаны практически здоровым. На основании чего Медицинский Совет Псковского психиатрического интерната, выписывает вас с постановкой на постоянное диспансерное наблюдение по месту жительства. Из этой комнаты в палату вы уже не вернетесь! Ваши вещи и документы вы получите у дежурной сестры на основании нашей справки о выписке, которую я вам сейчас передаю.

Главврач протянул Слоу белый прямоугольничек. Слоу было очень неловко. На Свету он даже боялся посмотреть. Какой же он был дурень, ударил такую симпатичную, добрую девушку. Стыд и срам! Вел себя как настоящий псих, в самом деле. Даже неудобно выписываться так быстро после этого инцидента. Понятно, если бы через месяц-другой. А тут так быстро.

- Ваше история болезни будет выслана по почте в ваше территориальное медучреждение, где будет храниться также оригинал эпикриза. Копию эпикриза я вам также вручаю, - продолжал говорить Лев Федотович, но Слоу, машинально принявший бумажку, его почти не слышал. Выписка! Выписка! Вы-пис-ка!!! Ни с чем не сравнимая слово... Гораздо больше, чем дембель для солдата. Много больше, чем амнистия для осужденного.

- Я также обязан вам сообщить, что в течение одного месяца со дня выписки вы должны прибыть по месту жительства, где встать на регистрационный учет, и посетить участкового психоневролога, у которого вы будете наблюдаться. На регистрационный учет вы становитесь по последнему месту жительства, за вами там сохранено жилье. Основание для вселения - наша справка. Не потеряйте ее... Ну вот вроде бы все, - главный откинулся на спинку кресла, все зашевелились, - Медицина вас отпускает!

Слоу не знал, что и делать. Врач, улыбаясь как именинник, с умилением смотрел на него. Может надо встать идти уже? Или что-то сказать? Что? Кому? Поблагодарить врачей наверное, или... хм…

Повисшую неловкость неожиданно нарушила черноглазая незнакомка. Она, перехватив взгляд главного врача, подняла ладонь и призвала к тишине. После негромко сказала:

- Слоу, прошу внимания. Меня зовут Котенок. Я - помощница прокурора. Сейчас я объясню, зачем я тут.

Слоу улыбнулся и кивнул, но мудрое сердце, не справляясь у мозга, ушло в пятки.

- Как уже сказал Лев Федотович, ты выписан из стационара, однако этим дело не исчерпывается. Помещение тебя сюда было результатом назначение принудительных мер медицинского характера. Однако первоначальный приговор, вынесенный судом по статье 205 УК, продолжает действовать. Понимаешь, что это значит?

Глаза Слоу, доселе радушно-добродушные округлились. Он с ужасом смотрел на нее, чуть приоткрыв рот. В комнате повисла гробовая тишина. Котенок холодно продолжила:

- То что сказал Лев Федотович - все абсолютно верно, однако вновь возникшие обстоятельства, а именно твое выздоровление, есть основание для возобновления уголовно-исполнительного производства в соответствии с приговором. Простыми словами, назначенная тебе высшая мера наказания должна быть приведена в исполнение. Разумеется, с соблюдением всех процессуальных норм - как то право на обжалование в суде высшей инстанции и Апелляционной комиссии при Президенте.

Подумав, Котенок добавила:

- Также мне стоит предупредить тебя, что любая форма сопротивления против правосудия совершенно бесполезна и лишь уменьшит твои шансы на благоприятное рассмотрение апелляции.

- То есть, Котенок, вы сейчас забираете Слоу с собой? - уточнил Лев Федотович, равнодушно выслушав зловещую речь, которую наверное ожидал.

- Совершенно верно. Слоу, у меня приказ на твой перевод в специализированное учреждение УИНа. То есть, сейчас ты переодеваешься в гражданскую одежду и едешь с нами. Твои документы и личные вещи забираем мы, - Котенок кивнула на сидящего рядом угрюмого мужика. Тот с каменным лицом смотрел прямо перед собой.

Бывший пациент, а ныне вновь арестант, сидел как громом пораженный. Мысли сонно, как мухи по меду, с трудом отлепляя лапки, ползли в разные стороны. Было ощущение, что все происходящее нелепый спектакль или - какая-то новая терапия. "Никакого освобождения. Этого и быть не могло. Вот оно что. Ничего не было - ни зубной пытки, ни симпатичного доктора с загадками. Ничего, ничего... Я сейчас сижу в операционном кресле, и все это лишь странный плод измененного сознания, всплеск мыслей в ответ на остро-холодное прикосновения хирургического ножа. То-то солнце такое необычно яркое. И почему-то зеленое… Блин, солнце и впрямь зеленое! Зеленое как… как что?! Ну просто зеленое". Солнце зелеными лучами заливало просторную комнату. На лицах сидящих лежали травяного цвета полосы. Полосы сокращались и утолщались, колеблясь как отпугивающие мух полоски пленки, развешанные на окнах. "Ага!", - осенило Слоу, - "Сейчас и их зеленые полосы вспугнут! От зеленого-то они шарахнуться - верное дело. Провер-р-р-р-реное! Они все разбегутся, а я усну. Как же хочется спать. Я усну и вновь буду дома, в своей удобной розовой комнате, где только чайки плачут и мечутся над морем. В зеленых лучах вечного солнца. Вечное солнце и вечное море. Там живут вечно. Я никогда не умру, ведь и я живу вечно".

- Эй! Алло! Ты меня слышишь? - Котенок повысила голос, - Отдавай документы!

- Угу, - пробормотал Слоу улыбаясь каким-то мыслям.

- Давай, давай, поднимайся, - приговаривал один из санитаров, тряся Слоу как яблоню, - Поднимайся, поднимайся, кому сказано.

Котенок и сопровождавший ее немой мужик стояли в дверях, ожидая. Медкомиссии не было и в помине.

- Не торжь!!! - вдруг взъярился Слоу, - Я не ваш! А ну не трож-ж--ж-жь!!!

Все, даже санитары, замерли от неожиданности. Слоу, вскочив, забился в угол между стеной и дверью, затравленно косясь на окружающих врагов. По их лицам струились яркие полосы, словно каждому на голову вылили по бутылочке зеленки. Руками, комкая свои справки, Слоу прижался к стене, глаза налились. Из горла вырывался угрожающий хрип.

Наконец один санитар, догадался воспользоваться дубинкой-электрошоком. Слоу упал к ногам своих палачей, и согнулся в судороге. Котенок, брезгливо вышла в коридор, чтобы не слышать раздирающих криков и не дышать тяжелой атмосферой насилия и жестокости. Ее неразговорчивый напарник остался - это был сотрудник исполнительного управления, который должен обеспечить задержание, конвоирование и передачу осужденного к месту назначения. Понятно, что такая вот каждодневная работа не располагала к разговорчивости. Котенку же было просто тоскливо, что зануда-Андрюша послал ее лично все сделать и за всем проследить. Она бы с удовольствием ушла бы, оставив этих грубых солдафонов разбираться со Слоу, однако санитары были отмороженные и с этим могли возникнуть проблемы. К тому же вдвоем, с исполнителем, им никогда не дотащить Слоу до машины.

Из комнаты раздался грохот - видимо повалили мебель. "Какой же все-таки психопат!", - злилась Котенок, - "Ясно ему сказали - не усугубляй себе участь, нет ему надо морды разбить. А эти гориллы втроем с одним не могут совладать". Раздался крик, посыпались стекла. "Боже ты мой!", - завела к потолку глаза женщина, - "Вот уроды! Ни черта сделать не могут! Почему я пошла сюда?".

Единственная отрада - это служба своей стране. Она - микроскопический колесик в государственном аппарате. Но вот от того, насколько туго такие вот колесики затянуты, насколько они прочны и стойки, зависит будет ли система жалкой и расхлюстанной или мощной и непробиваемой. Котенок всегда была и будет прочным колесиком, ощетинившимся острыми зубчиками, готовым перемолоть что угодно. Что она будет значит, если ее выбросить из этой адской машины? Да ничего! Кому дело до бессмысленной шестеренки, валяющейся в пыли под ногами? Кто ее подберет? Кто ее полюбит? Кто ее приласкает? Кто ее поймет? В наш цифровой век человеческие существа нивелированы до выполняемых ими функций - будь то администрирование системы, энергоснабжение системы, техобслуживание системы, обеспечение системы связью, защита системы от врагов, защита системы от друзей, защита системы от самой системы! До здравствует наша лучшая в мире система! Ура!!!

М-да...

Котенок задумчиво вышла во внутренний дворик. Прогулочный сектор был пуст - больных развели по корпусам на тихий час, обед, процедуры, операции - мало ли куда? Уставившись на нее круглыми глазами-фарами, смиренно стоял бронированный уазиковский минивэн. Окрашенный точь-в-точь как инкассаторский. Да, Слоу поедет с комфортом. Государство выделяет персональный транспорт, с персональным водителем и персональным Котенком. Что бы стеречь Слоу. Что бы не убили Слоу враги зловредные. И чтобы Слоу, не поняв оказанной ему чести, сам не удрал бы ненароком. За рулем серьезный дядька в кожаной шоферской куртке. Красивая куртка на шофере, подумала Котенок. И шофер красивый. Мужественное строгое лицо, изогнутые черные брови. Вообще, некрасивых людей не бывает. Бывают некрасивые мысли. И еще некрасивые поступки.

16.

Железная дверь корпуса отворилась, и оттуда вышел Котенкин напарник, прижимая к лицу платочек. "Расквасил нос", - решила Котенок, - "Вот растёпа!". За ним, как дрессированного мишку на ярмарке, пара цыган-санитаров волочила обмякшего Слоу. Его голова болталась из стороны в сторону. Женщина знаком остановила их и приблизилась. Подняв за подбородок его голову, она с сожалением произнесла:

- Дурачок ты мой, тебе же русским языком сказали - не дергайся. По хорошему сказали. Ну и чего ты добился сейчас? Теперь знаешь что мы с тобой сделаем? А?

Слоу не хотел отвечать. Он был без сознания. Котенок выпрямилась и, обращаясь к карательной тройке, распорядилась:

- Наручники и в ящик.

…Когда санитары вкупе с УИНовским мужичонкой сложили своего пассажира как багаж в вертикальный металлический шкаф, Котенок уже сидела рядом с кожаным шофером. Дверцу шкафа защелкнули и закрыли на два замка. После закрыли половинку кузова. В тесном тамбуре между дверцей кузовом и наружной дверцей, поджав ноги, поместился Котенкин напарник, заперев дверь изнутри. В тамбуре было тесно. И темно. "Ничего", - подумала Котенок про своего сотрудника, - "Потерпит. А то мало ли. Побега нам для полного счастья не хватало. Сдать бы груз поскорее и забыть". Держа на коленках блокнот, она расписалась в журнале у подоспевшего дежурного охранника. Дежурный, сверив подписи, кивнул и протянул Котенку выездной талон. Талон был синий и картонный.

- Вы кто? - сипло спросил он выглянувшего из чрева мужичка с разбитым носом.

- Из УИНа.

- Документик.

Напарник показал через щелку документик. Милиционер внимательно прочитал его.

- А в кузове что?

- Арестованный.

- Какой арестованный? Документики на него есть?

- У нее все, - мужичонка махнул головой в сторону кабины.

Милиционер, нахмурившись, подумал, захлопнул дверцу и протопал к кабине. Котенок сидела, уставившись в точку на воротах, видимо кипя изнутри. Милиционер обручальным кольцом постучал по стеклу. Стекло поползло вниз.

- Кто у вас в кузове?

- Вот, - Котенок не опускаясь до объяснений отдала ему выездной талон, сколотые пачкой больничные документы Слоу, ордер на арест и еще что-то.

Документы долго шелестели. Бдительный милиционер видимо пытался их заучить наизусть. Наконец, сунул их назад, кроме талона.

- Куда вы везете осужденного?

- Послушайте, вы читали документы? - не выдержала женщина, - Замечательно. Так вот там все написано.

- Женщина, вы не раздражайтесь, ладно? - обстоятельно начал досадный охранник, - Я делаю свою работу, вы делаете какую-то там свою работу. Давайте не мешать друг другу, а?

- Я не раздражаюсь, это вы придираетесь. Еще раз говорю - в документах указано, куда мы его везем.

- А вы покажите ваши документики. И вы там… тоже, - милиционер глядя через Котенка, рассматривал шофера.

Женщина с мужчиной молча достали свои удостоверения и дружно показали назойливому стражу порядка. Тот добросовестно прочитал их по два раза и еле кивнул. Котенок, облегченно вздохнув, подняла стекло, и мученически закатила глаза к обитому велюром потолку кабины. Шофер хладнокровно спрятал свои документы в нагрудный карман куртки и закрыл его на молнию. И повернул ключ зажигания. Мотор вновь заурчал.

Милиционер тем временем тщательно переписал номер и марку машины и номер талона в свой журнал и скрылся в боковой двери. Внешние ворота нехотя ушли в стены. Снаружи была свобода. То есть почти свобода.

Пешеходов нигде не было и быть не могло. Любого пешехода сразу видно. В глаза бросается. Потому что пешком тут нечего делать. Расстояния большие. Кругом заборы, заборы. И еще однотипные серые, белые, синие, черные бетонные и красные кирпичные коробки - производственные объекты. Много километров заборов и объектов. Лабиринт индустриального Северо-запада. Если ехать вдоль этих бесконечных стен, то можно незаметно попасть в другой город. Серые поля строительных и заводских территорий перемежались желтыми прямоугольниками фермерских участков, и темно-зелеными лесополосами. А еще тут много военных частей. Поэтому периодически встречаешь почему-то кажущиеся безлюдными армейские блокпосты. Меланхолическая идиллия. Союз металла и земли. Кузница и житница страны.

Летом тут очень жарко, зимой очень холодно, а весной и осенью - ну очень грязно. Еще два месяца и тут пешком не пройти. Дожди идут всегда, даже в ясную погоду. И хлябь на дорогах никогда не замерзает - автомобили не дают. Посему гулять тут любителей мало. А если все же и найдется любитель - то ничего примечательного в сером заборе с виднеющимся за ним одиноким зданием не увидит. Завод это. Склад это. Почему таблички нет? А зачем она? Для кого ее вешать? Кому надо и так знают, что тут за завод. А кому не надо, лучше плюнуть и идти отсюда без оглядки. И не возвращаться. Отсюда не возвращаются. Нет возврата! Не предусмотрен возврат!

Будничные звуки донеслись и до очнувшегося в транспортировочном контейнере Слоу.

Воля! Воля!!!

Пропустив помятый, загорелый на солнце Камаз с песком, псевдо-инкассаторский уазик повернул в противоположную от города сторону и перешел на третью скорость. За ним пристроилась милицейская девятка, до этого дежурившая на обочине, подле ворот интерната. Девятка тут же попала в облако пыли от уазика и снизила скорость.

17.

Обратный путь из Мордовии был приятнее. Котенок с напарником ехали фирменным поездом. Двухместное купе. Красные стены, бархатные диваны. Напарник, с заклеенным лейкопластырем носом, мирно читает "Аргументы и факты". Стоящий на столике, крытом белоснежной накрахмаленной скатертью, темный бокал в серебристом подстаканнике позвякивает в такт поезду. За окном черно. Беззвучно проносятся редкие фонари, да огоньки от жилья. Женщина уже переоделась, вкусно поела, умылась теплой водой в чистом и очень удобном туалете - не чета захарканным сортирам областных поездов, тщательно причесалась и теперь улыбалась, глядя на своего битого попутчика. Мундир был аккуратно сложен и висел на вешалке, у двери. Его домашняя желтенькая майка и предусмотрительно захваченные тапочки умиляли Котенка. Напарник пару раз поднимал с газеты на нее глаза, каждый раз встречаясь с теплым добродушным взглядом. Подперев подбородок обоими руками, женщина смотрела в темное окно, изредка отхлебывая ароматный напиток.

Люди глупы и не понимают этого. Они спешат и покупают билеты на самолет. Они торопятся. Они всегда торопятся. Ради чего? Они живут, не чуя влекущего мира под ногами. Они не подозревают о существовании вот этого старого семафора с отломанным верхним фонарем. О существовании вот этой рыжей собачонки, зачем-то роящейся в свалявшейся траве. О существовании вон той редкой березовой рощицы у речки. Вот смешные. А это все - вот оно, перед тобой - смотри, любуйся! Люди, остановитесь!

Не доезжая до Шишек (так местные звали поселок), свернули в сторону. За промелькнувшей березовой рощицей, у неглубокого оврага с одичавшем ручьем на дне, виднелось СИУ-00-5С. Для непосвященных - просто зона, каких полным-полно в дремучих мордовских лесах: зеленые заборы, вышки, да собаки. Заборы выше, чем обычно. И собак больше. А сами собаки - злее. Опять пошли бумажки. Акты, ордера и приказы. Принял-сдал. Женщина так и не увидела, как Слоу выгрузили и провели в помещение.

Обратно и напарником они ехали на милицейской машине, которая должна была доставить их в Рузаевку, на станцию. Шофера с ними уже не было. Он должен перегнать транспортировочный уазик назад, в Псков.

Торопились. За хлопотами промелькнул день и они вполне могли опоздать на ночной двадцать первый. Это означало ночевку неизвестно где, может и в зале ожидания, и потерю целого дня. Вы никогда не ночевали в зале ожидания узловой сортировочной? Котенок тоже. По этой причине не стали останавливаться на обед. Только для дозаправки, где потеряли полчаса - была очередь, а работала только одна колонка. В ожидании, путешественники по-братски разделили взятую из дома местным милиционером полутролитровую бутылку "Волжанки". Неприятно-теплая газированная вода была выпита на "ура". Еще у запасливого Котенкиного сотрудника сохранилась упаковка вафлей. Тоже сгодилось. Правда, накрошили на весь салон.

Так они просидели до второго часа ночи. Наконец, женщина решительно заявила, что уже поздно. Напарник вздохнул и безропотно вышел в коридор. Там, откинув стульчик, он и поудобнее устроился с газетой, пропустив возвращавшегося из тамбура какого-то курильщика-полуночника. Статья попалась увлекательной, и он решил во что бы то ни стало прочесть ее прямо сейчас. Котенок же неспешно разделась, насколько позволяло присутствие постороннего мужчины, постелила себе и юркнула под шелковое одеяло, оставив гореть ночник и включив радиоприемник на минимальную громкость. Она любила перед сном слушать его тихое бормотание. Это здорово усыпляло. Усыплял и мерный стук колес. Женщина потянулась - тело так устало за день! О-о-о! Как же хорошо! А диван такой мягкий! Она все сделала и завтра утром будет в Москве, с Андрюшей. Подробно ему расскажет о двухдневном приключении… Успокоительное чувство выполненного долга и желание заслуженного отдыха в миг завладели ею. Веки стали тяжелыми-притяжелыми. Колеса напевали давно забытую колыбельную. Тук-тук, тук-тук…

Час спустя, в купе, как призрак, проскользнула тень напарника. Начитался. Он быстро и бесшумно разложил себе кровать и тоже улегся.

18.

Спустя неизвестный промежуток времени, началась какая-то металлическая возня. За ним. Дверь открылась и арестант сощурился от нестерпимо яркого света. Расплывчатые фигуры взяли его за рукава и осторожно высадили. Бодрящий, невообразимо чистый теплый воздух. Простор! Солнце! Форменное всамделишное солнце! И настоящая земля. Деревья. Раскрыв рот, он остановился и поднял голову. Над ним сомкнулся свод высоченных берез вперемешку с кленами, елями и еще какими-то деревьями. Сквозь сетку листьев пробивалось что-то бледно-голубое. Не-ве-ро-ят-но! Он стоит своими ногами на живой земле. Не в коридоре, не в палате, а на улице! Опустив голову, он осмотрелся. Позади действительно стояла какая-то вроде желтая машина. Дверца кузова была открыта. Его окружали люди в сером. Много-много серых людей. Овчарки. Язычки красные наружу. А рядом дома. Несколькоэтажные. И еще что-то.

- Пашльи, пашльи! - весело сказал кто-то с нерусским акцентом. Его легонько подтолкнули в спину.

Слоу послушно зашагал, гремя цепями как привидение. Сколько же народу тут! Кругом люди, и все не сводят с него глаз. Широкая зеленая дверь. Слоу зашел внутрь и остановился. Повсюду решетки. Вот оно что. Тюрьма. Его привезли в тюрьму. Опять в тюрьму. Он вновь арестант.

19.

Казанский вокзал - главные ворота Москвы. Архитектурный шедевр, крупнейший пассажирский терминал России. Много-много километров переплетающихся путей, стрелок, разъездов и депо. Тысячи приезжающих, тысячи уезжающих. Сотни провожающих, встречающих и праздношатающихся. Носильщики с черными круглыми бляхами и разнокалиберными тележками. Милиционеры с автоматами, безнадежно-тоскливо озирающиеся в толпе. Уставшие как сволочи машинисты. Оранжевые дворники. Шустрые карманники и мошенники-лохотронщики. Вип-залы, вип-сервисы и вип-рестораны. Подземельные камеры хранения и кассы. Пригородные серо-зеленые электрички и длинные поезда дальнего следования. Скорые поезда - красные, синие, белые вагоны с гербами и узорами. На окнах вышитые занавески и гирлянды цветов. Вышколенные улыбающиеся проводницы машут флажками. Составы из Средней Азии - разрисованные цветами национальных флагов. Из купе полным ходом идет разгрузка бахчевых на услужливую тележку носильщика. Темно-зеленые, с никогда немытыми стеклами простые уральские и сибирские поезда. Много курортных поездов. В Сочи, в Адлер. В Кисловодск. Смех детей и щебет женщин. Пестрые платья. Строго-невнятные громкоговорители. Слезы прощаний и вопли встреч.

Ажурная стрелка больших вокзальных часов ползла к десяти, когда к боковой платформе медленно, словно с неохотой возвращаясь в стойло, подтянулся димитровградский поезд. Все окна были открыты. Вымотанные дорогой пассажиры, высунувшись по плечи, нетерпеливо глядели вперед, прищурив от ласкового солнышка глаза. В миг активизировались носильщики, бросившись наперегонки, мешая друг другу. Это понятно. Прибыла относительно состоятельная публика: вернувшиеся из отпуска москвичи, группы командировочных, мелкие предприниматели. Неприятно заскрипев тормозами, состав перекликнулся ударами сцепок и замер. Проводница уступая настойчивости столпившихся в коридоре с вещами пассажиров торопливо возилась с дверью. Разглагольствовавшая все утро железнодорожная радиооратория, приторно соблазнявшая пассажиров прелестями столицы завершилась радушным "Счастливого пути, дорогие пассажиры! Столица рада видеть вас!". В раскрывшуюся дверь повалил люд. Около каждого вагона столпилась кучка встречающих. Выше всех парень с табличкой: "Маша! Ау!". Некоторые выгружали один за другим бесчисленные баулы, загружая до верха тележку носильщика, радостно предвкушающего неплохой гонорар; другие, сойдя вовсе без вещей, мгновенно растворялись в толпе.

Котенок со своим напарником сошли в числе последних. В вагоне, кроме них, было всего пятнадцать человек. Котенок, причесавшись перед зеркалом на двери, перекинула через плечо свою небольшую сумку и по залитому светом коридору вышла в тамбур и на перрон. За ней рассеяно следовал напарник - не выспался. Лейкопластырь с носа он содрал, стеснялся, но красноватый след остался.

Согласно приказу, Котенок обязана явиться с отчетом о командировке не позднее четырнадцати часов. Времени было навалом. У спуска в метро она простилась с напарником. Он сегодня вообще отдыхал. Везет же людям. Приедет сейчас в свое как там - Бирюлево или Бибирево - поесть как следует, и завалится до вечера с пивом перед телевизором, смотреть футбол или чего там еще. Наверное, уже запасся ящиком "Будвайзера". Жарко! Котенку тоже хотелось пить. Пиво она не любила. Минеральную воду? Почему нет?

Около перронов с пригородными поездами стояли новые яркие, как игрушечные, магазинчики, служившие как бы забором на пути к платформе. В одном из них она купила за двадцатку запотевшую зеленую бутылочку с отлипшей этикеткой - прямо из морозильника. Ледяная пластмасса приятно холодила ладони. Котенок, не спеша вышла через зал ожидания на Новорязанскую улицу, потягивая сладкую водичку, и прикидывая, чем бы убить время. Ничего не приходило в голову.

Вот она и дома. Женщина не чувствовала радости по этому поводу. Усталости тоже не было. Была какая-то радужная апатия. Ну дома и что теперь? После обеда на работу, потом к себе. Утром опять на работу. Потом опять домой. И так все время. Без конца. Она бы с удовольствием ездила бы вот в такие командировки хоть каждую неделю. Хоть какие-то впечатления. Сколько всего интересного кругом. Столица ей давным-давно надоела. Она всегда одинакова и никогда не меняется. Атмосфера деловая. Очень напряженная. И агрессивная. Она выполняет свои функции, а время, как вода, течет себе меж пальцев вниз. Со страшной силой убегает время. Молниеносно. Периодически ее охватывало беспокойство, будто она что-то забыла сделать, что-то важное-преважное. Ведь не воротишься назад. Она живет как-то не так. Так не надо жить. А если рассуждать логически, то все правильно. Может смысл ее жизни лежит за пределами сознания? Ей стало грустно. Очень грустно. Только что она путешествовала и вот она снова в своей стабильной социальной ловушке. Когда-нибудь это сожрет ее. Не сейчас.

А ведь будут другие слоу. Много их еще будет. И с другой стороны работа имеет свои лучшие стороны. Вот недавно на Селигере побывала, общалась с Кисси. Много ли могут этим похвастаться? Была в секретной психбольнице. В расстрельной тюрьме. Это не самые лучшие места, но ведь ново, необычно, захватывающе интересно. Она повидала разные стороны жизни, все полюса. Кто знает куда еще ее закинет работа, с кем сведет?! Это лучше, чем сиднем сидеть в одной и той же конторе, стереотипно перебирая бумажонки и мелко сплетничая с такими же пустоголовыми девчонками. Это очень серьезная, ответственная работа. И уважаемая. С ней разговаривают почтительно. Помощник прокурора - не какая-нибудь шелупонь. Даже у себя на работе все замолкают, когда она проходит мимо. Боятся, мелкие людишки! Правильно. Надо бояться!

Котенок в немного приподнятом настроении брела наугад по шумной, веселой улице, тихо улыбаясь встречным. И они тоже улыбались одинокой задумчивой молодой женщине.

20.

Казнь проделывается не ранее, чем через пять лет после вступления смертного приговора в законную силу и не ранее одного месяца с момента помещения осужденного в специальную расстрельную тюрьму. Таких тюрем в стране было только две. Одна, побольше, в Ленинградской области, другая, поменьше - в Мордовии. Потом ленинградскую сделали обычной. Осталась только одна, та самая, куда попал Слоу. Тюрьма на 100 человек. В день приводилось в исполнение два-три человека. Иногда - ни одного, реже - до десяти. Но это обычно после крупного процесса. Сюда стекались преступники со всей страны. Серийные убийцы с безумными улыбочками. Лохматые мрачные террористы. Растерянные засыпавшиеся чиновники - особо крупные взяточники, еще не осознавшие своей участи. Бывало, что очереди приходилось ждать по два месяца.

Никакой удручающей атмосферы. Каждого честно ставили в известность о его дате, поэтому постоянного страха, что все может состояться в любой момент не было. Ровно за сутки приговоренного переводили из одиночки в другую, более просторную комнату, с черно-белым телевизором. Это позволяло отвлечь человека от ненужных мыслей. Персонал был корректен. Только на "вы", что было странно и ново. Правда, лишний раз в разговоры со смертниками не вступали. На вопросы отвечали односложно.

Со своим адвокатом он встречался пока только один раз. Адвокат ему понравился. Им оказался пожилой, немного глуховатый дядька в чистеньком, тщательно выглаженном костюме. Наверное, из-за некоторой тугоухости говорил громко. Держался приветливо, простодушно. Очень долго и подробно рассказывал Слоу про апелляцию. Как лекцию читал, видимо какой уже раз. Честно признался, по ней выходило не так уж много народу - из ста человек от силы ну пять, ну семь. Но, учитывая медицинский диагноз, у них было куда больше шансов спастись. Как доктор ("что у нас болит?"), он тоже говорил во множественном лице - у нас есть шанс.

Вместе с адвокатом, Слоу сочинил длинное, и как ему показалось, красноречивое прошение на имя президента. Адвокат расхвалил его. Потом сидели допоздна - защитник интересно рассказывал о своей жизни, сложностях в работе. У него находилось постоянно до десяти клиентов. Работа напруженная, выматывает за день. Некоторые клиенты вели себя непредсказуемо. Приходится к каждому приноравливаться, искать поход. Слоу, делал вид, что понимал и кивал. Адвокат словно говорил с ним на равных, жаловался как коллеге на профессиональные и житейские трудности. Под конец довольно занудно. Выходило, что жизнь настолько тяжка, сера и напрасна, что и жить вроде как и не стоит. Но уходя, он снова ободрил его, рассказав пару профессиональных анекдотов. Вмести посмеялись. Заверив, что просьбу о помиловании он передаст по возможности позднее (исполнение отсрочивалось, пока апелляция не будет рассмотрена), он ушел.

На следующее утро один из дежурных вертухаев спросил, не хочет ли он написать письма родным? Нужны ли бандероли? Лекарства? Врач? Еще что-нибудь? Ушел не дождавшись ответа. Слоу улыбался и молчал, думая о чем то своем. На вертухая он не обращал внимание. Он думал и думал. Почти весь день, и большую часть ночи. Думал, разглядывая неведомое созвездие через зарешеченное окошко. Луны отсюда не было видно. Жаль.

Потом, через неделю - Слоу как раз вернулся из тюремной бани, чистый, посвежевший - вновь появился его знакомец, адвокат. Был очень озабочен. Даже как-то пришиблен. Сразу признался, что апелляция отклонена. Показал бумаги. Слоу, чистыми ясными глазами, смотрел на него, озабочено раскладывающего на столике желтые и белые печатные листы, без остановки что-то тараторившего.

- Что теперь? - просто спросил он адвоката.

Слоу сказал ему "до свидания".

21.

За окном стремительно пролетал будний город. Кисси, покачиваясь на заднем сидении, бодро глядела на летние пыльные улицы, даря народу улыбки. Прохожие останавливались, с любопытством глядели на три черные длинные машины неизвестной породы, с непонятными номерами, возглавляемые милицейским "фордом" с сиреной и громкоговорителем. Все это неслось в сторону Кремля. Президент? Свой или иностранный?

Любой важный кортеж тут же принимался за президентский - людям хочется считать, что они видели его в окошке. Чуть ли не ручкой помахали. "Вот забавные", - каждый раз думала про них Кисси, - "Будет президент свободно разъезжать. Это я только так. А он все больше за черными стеклами. Хоть нос расплющи - ничего не видно! Да и помпы куда больше". Но почувствовать себя в царском кресле - соблазн большой и за это Кисси любила городские поездки. У Боровицкой башни, "форд" прижался к обочине пропустил кортеж вперед, дальше ему заказано. Миновав поднявшийся полосатый шлагбаум, картеж скрылся в раскрывшихся воротах, будто его и не было на улицах московских. Светофор у шлагбаума вновь переключился на красный.

За воротами две трассы. Одна направо вниз - вдоль стены, под Тайницким садом, прямо к административным корпусам. Другая - прямо и налево, мимо так называемой исторической части - Оружейной Палаты и Большого Кремлевского Дворца. Машины по прямой трассе, не снижая скорости, вылетели мимо разинувших рот школьников и туристов на центральную площадь. Остановился у крыльца №4 желто-белого Е-образного здания. Тут еще одна проверка. Дождавшись когда ей откроют дверь, женщина вышла и, незаметно оправив свое маленькое черное платье, привычно прошла мимо распахнувших ей двери солдат. Прохлада. Ниспадающие белые занавеси, красные ковры, золоченые люстры. Пустота и какая-то особенная, академическая тишина. Впечатление, что откуда-то несутся звуки вальса.

У ведущей наверх широкой лестницы еще пара солдат. Зеленая форма офицерского сукна, пуговицы сияют. Лица бесстрастные, бронзовые. Фуражки ровно на два пальца. Держа сумочку в правой руке, Кисси легко вбежала на второй этаж. На площадке между первым и вторым этажом, где лестница раздваивалась в обе стороны, тоже стража. С блестящими парадными винтовками. То ли настоящими, то ли бутафорскими.

К ней вышел, конечно, Розовский - начальник охраны. "Подождите, пожалуйста". Высокие сводчатые потолки. Красно-черные ковры разбегаются в разные стороны. Кисси показала, приоткрыв, сумочку появившейся маленькой девушке в сержантских погонах. Пышные русые волосы военной девушки скромно подобраны под пилотку. В руке металлоискатель - "Повернитесь, пожалуйста". Девушка немного смущена, быстро заканчивает осмотр. "Все в порядке, проходите". Кисси следует за Розовским по широкому пустому коридору. Поворот, двери, еще поворот, еще двери. В приемной еще двое телохранителей, похожих на пингвинов - черные костюмы, белые рубашки, черные галстуки. Люди в черном.

- Президент ждет вас, - Розовский открыл дверь в кабинет и отступил. Кисси, сделав максимально счастливое лицо, с достоинством вошла.

22.

Его перевели сюда час назад, сразу после ужина. Он равнодушно встал с койки, когда после обеда дверь в его камеру отворилась и появились конвоиры во главе с офицером внутренней охраны. Ничего не спрашивая, он прошел вместе с ними в Северный корпус. Там его завели в Розовую комнату и оставили, одного. Высокие стены, пол и потолок действительно были окрашены в бледно-марганцовочный цвет. С потолка свешивалась видеокамера. А вот окон тут не было. Бросился в глаза телевизор. Его было удобно смотреть как сидя, так и лежа на пружинной кровати. В общем, было уютно. "Вот интересно, придет ко мне адвокат еще раз?" - заложив руки за голову и уставившись на камеру подумал Слоу, - "Он занятный товарищ. Может еще чего расскажет. Например, что будет, если стреляя, палач промахнется? Или выйдет осечка? Отменят приговор, или будут еще стрелять? В моем положение было бы полезно это знать".

Исполнение состоится завтра вечером. Слоу понимающе кивнул, продолжая разглядывать потолок. Помедлив немного, вертухай поинтересовался, есть ли у него процессуальные жалобы, и хочет ли он еще видеть своего адвоката. Слоу задумался. Может позвать старика, спросить как будут расстреливать? Или чего там сейчас делают - укол или может газ? Как там и чего? Или не стоит его напрасно напрягать? Опять же затянет на два часа со своими байками, начнет выкручиваться. Юлить. Он сам скоро все узнает. Отказался.

- Вы желаете видеть священника? Батюшка готов с вами побеседовать… - каким-то простуженным голосом осведомился заместитель.

- Нет, спасибо.

- Еще что-нибудь?

- Нет.

- Как хотите.

Заместитель вышел. Молодой контролер-надзиратель - вслед за ним, покосившись на странного арестанта. Видно было он тут недавно - слишком бдителен и насторожен. Явно волнуется. Привыкнет, подумал Слоу. Ко всему можно привыкнуть.

23.

Закончив доклад, Кисси откинулась на мягкую спинку стула, слегка покрутив затекшей шеей. Ей нравилось здесь бывать. Все тоскливые мысли как-то улетучивались. Тут царила предпраздничная атмосфера оптимизма. Решались любые проблемы. Легко или сложно, но выход всегда находился. А потом тут очень и очень уютно. Тепло. И как-то доброжелательно.

- А ты не собираешься ли в отпуск, солнышко? - неожиданно спросил он, - Я что-то не припомню, когда ты отдыхала. Давай на две недели отпущу?

- С месяц назад отдыхала в Тверской области. А вот ты? Я бы с тобой хоть когда поехала, - хитро улыбнулась Кисси.

- Ну-у-у… тоже скажешь. Мы ж вдвоем не можем. А мысль-то неплохая.

- Конечно неплохая! Я тебе иных мыслей и не подкидываю, - кокетливо отозвалась Кисси.

Ее собеседник уловил и подыграл:

- А как же! Я и мыслю тобой!… А хорошо отдохнула?

- Ве-ли-ко-леп-но! Счастлива до истерики.

- Ишь ты…

- Ага. Правда и там приставали, что с ними поделаешь. - Что за сверхсрочность? - Да ладно, чего там… Котенок была, может помнишь такую мадам? Президент на миг задумался и кивнул. - Вот. - Мда… Когда все это было, а ясно помню. Вот тут все, - он поднял руки перед столом, - Перед глазами. Вся та заварушка. Как нам тогда туго пришлось, а? Скверно было, скверно. До сих пор след тянется. Ну да, Бог с ними, со всеми. Наш ли это уровень?

Он грустно подмигнул Кисси. В приподнятом настроении, стало быть. Но не показывает. - Надо уметь прощать врагов. Это свойство сильной власти, Кисси. Мелочно мстить - глупо и позорно. В определенное время нужна твердость, но потом можно и простить… А что Котенок хотела? - Как раз то, о чем ты говоришь. Свести старые счеты. - Пусть они угомонятся. Других дел нет, как одно и тоже ковырять. Кисси внимательно слушала, склонив головку и рассматривая своего друга неглупыми, загадочно-зелеными глазками. - Ладно, - президент глянул на настольные гербовые часы, - Час уже. Можно обедать. Будешь со мной? - Не-а. Куча встреч еще. - Ну, как знаешь. Привстав из-за стола, он привычно поцеловал Кисси в подставленную круглую щёчку. Кисси, на прощанье сжав его руку, вышла. Карауливший снаружи Розовский сопроводил ее вниз, до крыльца.Как только машина тронулась, Кисси, сняла черную трубку аппарата-вертушки, и, не набирая никаких номеров, приказала: - Комиссию по помилованиям, живо. - Минуточку, - пискнула трубка. Кисси ждала, глядя в окно. В трубке слышались какие-то гудки. - Приемная комиссии по поми… - наконец забубнила трубка надломленным мужским голосом. - Дайте председателя, - резко прервала Кисси. - Сейчас, - отозвалась трубка, - Секунду.

"Без-дель-ни-ки", - злилась женщина, - "Сто человек сидит, а по полчаса соединяют".

- Я слушаю вас, - твердым уверенным голосом сказала трубка.

- Когда исполнение осужденного Слоу?

- Та-а-к… Надо узнать. Вы подождете?

- Да, - коротко ответила Кисси.

На другом хвосте провода долго щелкали клавишами. Куда-то звонили. Кисси, сжав вишневые губки, ждала. Кортеж, развернувшись, выехал на набережную и снова мчался на Старую площадь.

- Алло! Вы слушаете? - проснулась трубка.

- Да, я слушаю, - с раздражением ответила Кисси.

- Приговор в отношении названного вами осужденного будет приведен в исполнение сегодня, - по-военному четко доложила трубка, - Какие будут распоряжения?

Заготовленный ответ вдруг застрял в горле. Сжав трубку, Кисси молчала, глядя в окно.

24.

Слоу сидел на краешке кровати, уставившись на экран отсутствующим взглядом. Почти неподвижно. Просто нечего было делать. Лежать надоело, належался тут за месяц с лишком. Интересно сколько сейчас время? Часов нигде не было. И окон - определить время суток. Про то, что в начале выпусков новостей показывают часы он как-то не подумал. Еды не давали. Уж и кормить не хотят. Какая мелочная экономия. Или просто не хотят его видеть.

Слоу чуть жалел, что отказался от встречи со священником. Вернее не жалел, но было слегка досадно. Никогда в жизни не исповедывался, даже не знал как это происходит. Наверное ему будут читать какие-то молитвы, расспрашивать о жизни. Вручат крестик. Или чего там еще. А вот интересно, есть все же загробная жизнь или нет? Как это он об этом еще не думал? Самое время сейчас. Слоу никогда не верил ни во что. Сказывался современный цифровой материализм. Какое-то время это было дань моде, сейчас другие приоритеты. Истинно верующих людей как было, так и оставалось не Бог весть сколько. Это не подвластно минутным течениям и идеям. Это вечно и не меняется. Слоу сделал свой выбор и не менял его. Что толку звать попа и утешаться его словами, если нутром, подсознанием, с ним не согласен? Бессмысленно, самообман. А может все же там что-то есть? Разве может быть, что такая могучая концепция как религия возникла на пустом месте?! А как же воспоминания людей, переживших клиническую смерть? Всякие там коридоры и туннели? Ась? Ха. Скоро он это выяснит для себя окончательно. А если все ж таки там что-то есть, то что его ждет? Рай или ад? Гм… В сущности, если строго разобраться, он ничего ужасного, противоестественного не совершал. Были какие-то детские потехи. Но тогда он был глуп. Разве это принимается в зачет? Да навряд ли. Сознательно-то, он ничего такого не творил, да и, пожалуй, искупил вину. А сколько его терзали в психушке? Чуть с катушек не слетел.

Достаточно ли этого? Видимо, не стоит опасаться за свое положение там. С другой стороны, такая сверхобласть сознания как вечное существование не терпит приблизительных прогнозов. Ставки уж очень высоки. Земное блаженство длинную в жизнь - неприметный миг, полный ноль в масштабах вечного мучения, если в основе прижизненных удовольствий лежали смертные грехи. А может там и вовсе темнота и пустота. Никаких ощущений. Никаких мыслей. Просто мгновенное погружение в глухую темноту. Надо просто дотянуть сопротивляющееся сознание до этого критического момента, а там уж оно обмякнет и отпустит. Только бы загнать куда-нибудь животные инстинкты, упорно вцепившиеся в жизнь, стряхнуть с себя их трусливые когтистые лапы. Стать выше упирающейся свиньи, которую волокут в петле на забой. Да, именно так. Черт с ними со всеми, он просто уходит от них, сам уходит. Он это решил для себя сам. Сам!!!

Он переключил телевизор - тянувшейся по первому каналу развеселый концерт не соответствовал его патетическим мыслям. Политический обзор? Какая мерзость. Хоккей? Ну куда ни шло. Хоть нет дурацкой лицемерной болтовни. Пусть мужички гоняются друг за другом по льду, а он посмотрит.

После начала второго тайма телевизор вдруг выключился. Сам. Слоу пощелкал кнопками - безрезультатно. Телевизор выключили. Уже что ли? Стало немного страшно. Сердце застучало тоскливо-остро. Он перевел взгляд на дверь. Вроде никого. Затаился, напрягая слух - тихо. Может включат сейчас? Сутки-то вроде не прошли еще? Или они выключают на ночь? 25.

Слоу опять улегся на кровать, не сводя глаз черного экрана. Так прошло несколько минут. Тюрьма, казалось, уснула. Наверное уже был отбой. Сердце почему-то не хотело успокаиваться, хотя Слоу прижал к нему ладонь и погладил. Где-то рядом послышались приглушенные шаги. Много людей. Остановились около двери.

Слоу медленно поднялся, сел на кровати. Оглянулся по сторонам, как бы вспоминая, ничего ли он не забыл. Дверь, щелкнув пару раз, отворилась. Вошли четыре охранника, двое остались у двери, двое прошли ближе. За ними высокий худой, с восковым лицом и мелкими чертами майор в минюстовской форме. С ним средних лет сумрачный штатский, в черных брюках и сером пиджаке на черной майке. Слоу также заметил, что в коридоре еще кто-то остался. Заложив руки за спину, майор представился - начальник этого заведения. И спросил, глаза в глаза:

- Ваше имя?

- Слоу.

- Дата и место рождения.

Зачем-то помедлив, осужденный ответил. Начальник переглянулся с сумрачным штатским и кивнул. Штатский, не представляясь, достал из папки тонкий печатный лист и прочел:

- Именем Российской Федерации! Верховный суд России рассмотрел в кассационном порядке жалобу обвиняемого…

Пока он читал приговор, начальник не сводил со Слоу агатовых глаз. Охранники, подобравшись, следовали его примеру. А Слоу изучал черные востроносые туфли штатского. Начищены-то как.

- Вам все понятно? - спросил Слоу майор, когда штатский закончил.

- Да.

- Вы желаете ознакомиться с документами лично?

- Угу.

Видимо ожидавший отрицательного ответа, майор незаметно вздохнул и сделал знак штатскому. Тот с сожалением протянул приговоренному листы. Слоу, не спеша, взял знакомые страницы. Согнувшись, он долго шуршал ими, разложив на коленях. Все остальные продолжали молча стоять. Прикрытая дверь чуть отворилась, из коридора озабочено глянули - почему задержка. Слоу продолжал читать. Или делать вид, что читает. Прошло пять минут.

- Слоу, вы уже прочитали. Верните документы, - разорвал напряженную тишину голос майора. Все присутствующие явно устали ждать.

Слоу, казалось, не слышал. Майор осторожно, двумя пальцами, постучал по его плечу.

- Слоу!

Осужденный поднял на него глаза. Майор сам взял лежащие на коленях и кровати бумаги и вернул их штатскому. Вместе с ним, они отступили в коридор. Охранники приступили к своему делу. Слоу снова и наверное последний раз был закован в цепи. Затем его медленно и осторожно вывели в коридор - шаги не получались широкими, мешала чересчур короткая цепочка. В коридоре еще полдюжины охранников - какая честь. В психушке его так не охраняли. Полный коридор охраны.

По толстому прорезиненному полу, гасящему шаги - зачем зря волновать других ожидающих - они безмолвно перешли из Северного корпуса в маленькую одноэтажную кирпичную пристройку к нему. Ее не видно со стороны, разве только с наблюдательных вышек, да, пожалуй, с внутреннего двора.

Идти, оказалось, недалеко. Несколько поворотов и дверей, и они на месте. За решеткой - черная клеенчатая занавесь, а за ней - маленький темно-синий зал. Три на три метра. Пустой. Одна дверь прямо. Одна направо. Одна налево. Двери одинаковые - тоже синие. Три синие лампы дневного света. Дверь справа, вроде, чуть приоткрыта, вернее закрыта, но неплотно. Однако, его дорога прямо. Охранник, щелкнул задвижкой и открыл. Дверь довольно тяжелая, отворилась с трудом. Переступив через порог, Слоу, нагнувшись, шагнул в низкую комнату, очень похожую на синий предбанник. Тоненькая трещинка на цементном полу пересекала ее пополам. Пахло озоном - как после сильной грозы. В самом центре единственное кресло, спинкой к входу, лицом к глухой васильковой стене. Электрический стул? Но нет никаких приспособлений, голое кресло. Газ? Вот черт, надо было все-таки спросить у адвоката, что же все таки с ним будут делать! На стене справа - от пола до потолка большое черное стекло. Вон оно что! В боковой комнате справа - смотровой зал. За ним будут наблюдать, как в кино. А что же в левой комнате?

- Внимание, осужденный! Вынесенный вам приговор утвержден Верховным судом России. Прошение о помиловании отклонено апелляционной комиссией при Президенте Российской Федерации. Решение апелляционной комиссии является окончательным. Вы хотите что-нибудь сказать перед тем, как приговор будет исполнен?

Слоу, вздрогнул. Он что-то вдруг захотел сказать, но тут же забыл, что. Напуганная мысль умчалась. Осталась одна пустота. Глубокая, выпотрошенная пустота. Ремень на животе слишком тесный, мешал дышать. Слоу чувствовал запах кожи и промасленной стали.

Выждав для порядка несколько секунд, майор кому-то кивнул. Сзади на голову Слоу надвинули черный колпак. Завязали на шее шнурком. В темноте прозвучал голос майора:

- Смертный приговор сейчас будет приведен в исполнение путем расстрела, в соответствии с законом Российской Федерации.

Раздались шаркающие шаги; позади глухо хлопнуло и лязгнуло.

ЭПИЛОГ

Въехала она только два дня назад из Сокольников, где до этого она занимала малогабаритную двушку на пару с еще одной девушкой из прокуратуры. Вещей у нее немного. Да потом тут есть все, что надо. Котенок решила взять за правило, придя с работы, постоять пятнадцать минут на балкончике - это здорово успокаивает, снимает стресс. А попозже можно будет спуститься, прогуляться по набережной, дойти до Кремля, до Александровского сада. Котенок, разделась и бросила все вещи в плетеную соломенную корзинку, стоящую у двери ванной. Горничная отнесет в прачечную. Ванна была небольшая, как и вся квартирка. И низкая - из-за пластмассового, под мрамор, навесного потолка с несколькими маленькими лампочками тут и там. Зато тут была душевая кабина. Круглая, полупрозрачная. Как телефонная будка. Котенок никогда прежде не пользовалась таким сантехническим достижением. Только видела со стороны. Но попробовав, ей понравилось. Что и говорить - к комфорту так легко привыкаешь! Она пустила посильнее горячую воду и забралась внутрь. Закрыв глаза она с минуту стояла с закрытыми глазами, подставив плечи и спину тугим струям. Надо завести маленький магнитофончик - для ванной. Беленький такой. Слушать музыку и принимать ванну. У нее могут быть свои маленькие слабости.

Это стало сенсацией. Кричащие заголовки газет. Истеричные заявления и комментарии. Котенок ликовала.

Да, она отправляет людей в тюрьмы. Да, на смерть. Но эти отщепенцы того и заслуживают! Они идут против народа, против страны, давшей почувствовать своим гражданам себя белыми людьми. Пресловутым "золотым миллиардом". Враги государства - это самые омерзительные твари.

Неожиданно молодая женщина задумалась - отчего в ее душе родилась неистовая нетерпимость. Почему у нее нет семьи? Нет мирных увлечений? Нет друзей? Почему она не стала тихой и домашней? Почему? Ответа на этот вопрос она никак не могла найти. Да и есть ли он? И нужно ли его искать? Разве судьба может быть изменена волей человека? Социальная среда не допускает бесполезного и ненужного. Все создано для чего-то. И происходит потому что так должно быть. Это ее назначение. Назначение может быть непонятным, но оно всегда есть. Его смысл непостижим. Какой смысл в этом Слоу? Он, зажравшийся прожигатель жизни, решивший для своих низменных потребностей, для своего ничтожного самоутверждения, обратить причитающиеся населению блага в свои собственные. Он был методично перемолот системой, одобренной этим же населением. Чиста ли ее совесть? Конечно, чиста. Да, она - промежуточное звено в конвейере смерти. Но это Народ запустил этот конвейер и Народ поставил ее к конвейеру. А разве воля народа - это не высшая воля, не апофеоз власти? Есть что либо на этой планете превыше? Вот поэтому он получил свой суровый, но полностью заслуженный приговор. Все стало на место. Напряженность разрядилась.

Раскрыв дверь и выйдя в коридорчик, она сразу ощутила зябкую прохладу улицы. Дверь-то на балкон открыта, вон занавеска как трепещет. Как парус. Ее балкончик, как корабль, идет куда-то под парусом. А дождь заливает пол, как волны палубу. Никуда не годится.

Не вставая с дивана, женщина схватила в охапку стоящий рядом телефон - допотопный дисковый аппарат. Сделав сильный вдох и выдох, пытаясь успокоиться, она начала накручивать номер. Пальцы как деревянные головешки ничего не чувствовали. Номер срывался и срывался. Котенок уже не держа плач, уткнувшись в диск, упорно крутила. Вот, наконец, позывные. Котенок бешеным движением отвернулась от балкона к стене, прикрыв глаза прижала к уху пластмассовую трубку. После семи гудков трубку лениво сняли.

- Мда? - отчего-то недовольно спросила трубка Андрюшиным голосом, явно что-то дожевывая - Алло! Кто это?!

- Ан… Андрюшенька… - проронила Котенок.

- Да, я слушаю, - нетерпеливо рявкнула трубка, - Кто говорит?

- Это я, - всхлипнула Котенок, - Это я. Я…

- Милый… Андрюшенька…

Котенок прижала трубку плечом, взяв телефон на колени.

- Котик, я же просил… - голос прервался, словно Андрюша оглянулся, - Тут же жена. Мы же говорили чтобы… - продолжил он уже на полтона ниже.

Котенок, натурально, заплакала в трубку.

- Бож ты мой! Котенок, ну не молчи же! - взволновалась трубка, забыв о семейной конспирации.

- Слушай, Андрюшенька, ты помнишь Слоу? - захлебываясь спросила женщина, - Которого…

- Ну да, да, помню. Как же! Что там у тебя?!

- А его… Ты не знаешь... когда его должны были… ик… рас… расстрелять?

- Ты мне объяснишь, наконец, что там у тебя произошло?! - приглушено, по слогам, потребовал замгенпрокурора, - А то с ума можно сойти от …

- По… пожалуйста, Андрюшечка… Скажи, ты же… ик… знаешь. Пожалуйста…

- Котенок! Коте-нок!!!

- Я ничего не скажу… пока… пока… не… не ответишь… - с трудом выжала женщина, вытерев рукавом халата глаза.

- Господи! Ты меня пугаешь, моя киса…

Видя, что его слова ничего не дают, Андрюша нехотя ответил на вопрос:

- Ну, приказ был на пятнадцатое, то есть… э-э-э… на сегодня, получается. А теперь, изволь объяснить, что значит…

Котенок медленно повесила трубку и поставила аппарат на пол. По ее щекам, как по стеклам окон, бежали крупные слезы.

Погода разгулялась не на шутку: над вечерним городом медленно прокатился низкий гром, ливень гнал запоздалого прохожего к автобусу, стоящему у остановки.